О повреждении нравов в России
Не неприятель был Петр Великой честному
обществу, но хотел, чтобы оно безубыточно каждому было. Он учредил ассамблеи,
на которые в назначенные дни множество собирались. Но сим ассамблеям предписал
печатными листами правила, что должно на стол поставлять и как принимать
приезжих. Сим упреждая и излишнею роскошь, и тягость высших себе принимать.
Ибо общество не в обжирании и опивании состоит, и не может оно быть приятно,
где нет равности. Сам часто государь присутствовал в сих ассамблеях и строго
наблюдал, дабы предписанное исполнялось.
Но слабы были сии преграды, когда вкус,
естественное сластолюбие и роскошь стараются поставленную преграду разрушить,
и где неравность чинов и надежда получить что от вельмож истребляют равность.
В присутствии государевом учиненные им предписания сохранялись в ассамблеях,
но в простом житье роскошь и унижение утверждали свои корни.
И подлинно мы видим, что тогда зачели уже многия
домы упадать, и упадающие ожидать от милости государской и от защищения
вельмож своего подкрепления. Из первых знатных домов мне случалось слышать о
упадшем доме князя Ивана Васильевича Одоевского, которого дом был на Тверской,
тот самой, которой после сего был Василья Федоровича Салтыкова, потом
Строганова, а ныне за князь Алексеем Борисовичем Голицыным состоит, в приходе
у Спаса. Сей князь Одоевской неумеренным своим сластолюбием так разорился,
что, продав все деревни, оставил себе некоторое число служителей, которые были
музыканты, и сии, ходя в разные места играть и получая плату, тем остальное
время жизни его содержали. Воистину при древней простоте нравов музыканты не
нашли бы довольно в упражнении своем прибыли, чтобы и себя, и господина своего
содержать.
Я сказал о сем князе Одоевском, яко о
разорившемся человеке, но и многия другия, естли не в разорение от сей
перемены жизни пришли, но по крайней мере чуствовали не малую нужду. Дабы
умолчать о прочих, Борис Петрович Шереметев, фелтмаршал, именитый своими
делами, обогащенный милостию монаршею, принужден однако был вперед государево
жалованье забирать и с долгом сим скончался, яко свидетельствует самая его
духовная. И после смерти жена его подавала письмо государю, что она от исков и
других убытков пришла в разоренье.
Переменившейся таким образом род жизни, в начале
первосановников государства, а в подражании им и других дворян, и расходы
достигши до такой степени, что стали доходы превозвышать; начели люди наиболее
привязываться к государю и к вельможам, яко ко источникам богатства и
награждений. Страшусь я, чтобы кто не сказал, что по крайней мере сие добро
произвело, что июли наиболее к государю стали привязываться. Несть, сия
привязонность несть благо, ибо она не точно к особе государской была, но к
собственным своим пользам; привязанность сия учинилась не привязанность верных
подданных, любящих государя и его честь, и соображающих все с пользою
государства, но привязанность рабов наемщиков, жертвующих все своим выгодам и
обманывающих лестным усердием своего государя.
Грубость нравов уменьшилась, но оставленное ею
место лестию и самством наполнилось. Оттуда произошло раболепство, презрение
истины, обольщение государя и прочия злы, которые днесь при дворе царствуют, и
которые в домах вельможей вогнездились. Не соскрылся сей порок от остроумного
монарха, и сей государь, строг и справедлив до крайности, старался сколько
можно лесть отгонять; яко случилось, как я слыхал, что один из знаемых ему
офицеров, быв с ним на ассамблее, выхвалял свое усердие к государю, говоря,
что он во всяком случае готов за него умереть. Услышел сие государь, ему
говорил, что ни он не желает, ни должность его ему не повелевает, чтобы он
хотел, не разбирая случаю, для него умереть, но требует токмо того, чтобы в
случае нужды или опасности его особы, что ни может быть не соединено с пользою
государственною, он расположен был пожертвовать своею жизнию. Офицер, хотя
наиболее показать свое усердие, зачел паки утверждать, что он сие готов
учинить всякой час, когда угодно будет государю. Остроумный монарх, ничего не
отвечав, взяв его руку, палец его поднес к горячей свече и зачал его жечь; от
боли офицер зачел силиться выдернуть руку. Тогда, ее опустя, сказал ему
государь, что когда он малой боли обожжения пальца вытерпеть не мог, не по
нужде, но по воле государя, то как он толь щедро обещает с радостию и все тело
свое без нужды пожертвовать? Другой случай, слышанной же мною, доказует, коль
любил государь истину. Захар Данилыч Мешуков, бывший порутчиком во флоте
прежде, 1718 году, любимый государем яко первый русской, в котором он довольно
знания в мореплавании нашел, и первой, которой командовал уже фрегатом, быв на
едином пиршестве с государем в Кронштате и напившись несколько пьян, стал
размышлять о летах государя, о оказующемся слабом его здоровье, и о
наследнике, какого оставляет, вдруг заплакал. Удивился государь, возле
которого он сидел, о текущих его слезах, любопытно спрашивал причину оных.
Мешуков ответствовал, что он размышлял, что место, где они сидят, град,
столичный близ построенный, флот заведенный, множество русских, входящих в
мореплаватели, самый он, служившей во флоте и окружающей его милости, суть
деянии рук его, то взирая на сие и примечая, что здоровье его, государя и
благодетеля, ослабевает, не мог от слез не удержаться, прилегая притом простою
речью: "На кого ты нас оставишь". Ответствовал государь: "У меня есть
наследник", - разумея царевича Алексея Петровича. На сие Мешуков спиана и
неосторожно сказал: "Ох! вить он глуп, все расстроит". При государе сказать
так о наследнике, и сие не тайно, но пред множеством председящих! Что сделал
государь? Почувствовал он вдруг дерзость, грубость и истину и довольствовался,
усмехнувшись, ударить его в голову с приложением: "Дурак, сего в беседе не
говорят".
Но, невзирая на таковое любление истины, он ни
на отвращение его ото лести, не мог государь вкрадывающейся сей яд искоренить.
Большая часть окружающих его ни в чем не смели ему противуречить, но паче
льстили, хваля все соделанное им и не противуреча его изволениям, а иные и
угождая страстям его. Хотя он знатным образом никогда обманут и не был, однако
князь Яков Федорович Долгоруков никогда не нашел в супротивлениях своих
государю в сенате себе помощников. И тщетно он суровыми и спра-ведливыми
своими предложениями два определения, подписанные государем, отменил, о
привозе на переменных лошадях провианту в Петербург на армию, и о набрании
посохи, на содержании народном, для делания Ладожского канала, в обоих
случаях, ни в других, никто соучастником его твердости и справедливости быть
не хотел; единый сам государь терпел его грубые, но справедливые предложении,
и, хотя с стиснением сердца, превозмогая себя, на оные соглашался. Я слышел от
очевидных свидетелей, и Василей Никитич Татищев в истории своей сие вместил,
что бывши государь в Кронштадте в едином пиршестве, окружающия его вельможи
начели превозносить его хвалами, говоря, что он более отца своего. Между
таковых похвальных воплей единый князь Яков Федорович Долгорукой в молчании
пребывал. Приметя сие, государь требовал его мнения. Сей остроумный и твердый
муж не мог вдруг ответствовать на такой вопрос, где состояло суждение между
царствующего государя и его отца, обеих отличных их качествами. Взяв несколько
времени подумать, сказал следующее. Исчислил он все подробно, что Петр Великий
сделал для пользы отечества, исчислил его труды и подвиги, и наконец сказал,
коль велик он есть во владыках земных; но, продолжая, говорил, все сии труды,
все сии установлении не утверждают еще внутреннего спокойствия государства, и
безопасность гражданскую в жизни и в имениях; отец же твои, говорил, при
тихости нравов, начинал многое, но паче всего, что он сделал, уложенье,
которое ныне, по перемене обычаев, перемены требует, когда окончишь ты все
свои подвиги благими узаконениями, тогда справедливо можно будет сказать, что
весьма превзошел твоего отца. Государь восчувствовал всю справедливость его
глаголов и согласием своим мнение его утвердил.
Чего же ради никто другой ни в беседах, ни в
сенате, и нигде инде таковой правды не говорил, как сей бессмертия достойный
князь Долгоруков? Того ради, что они более желали приобрести милость
государскую, нежели, говоря правду, его почтение, желали чинов и имений. Ибо в
самом деле не видно, чтобы любимец его, князь Меншиков, когда ему строгую
правду представлял, чтобы Гаврило Иванович Головкин, государственный канцлер,
отвратил его от переписки с Гилембурхом, с Горном и с английскими и
шкотланскими сообщниками претендента, ни Остерман, бывший тогда в малом чину и
написавшей требуемое письмо, несовместимость сего поступку представил, чтобы
Иван Мусин-Пушкин его от какого дела удержал; чтобы адмирал Апраксин, имеющий
толикую поверенность, что вопреки сказал государю. Но все токмо согласие свое
изъявляли и впускали вкореняться лести и рабству для свойственных своих
прибытков; чему и сам государь и князь Яков Федорович Долгорукий
противуборствовали. А с другой стороны, духовный чин, который его не любил, за
отнятие своей власти, гремел во храмах божиих его панегириками. Между сими
Прокопович, которой из духовенства, хотя нелюбви к государю не имел, но был
совершенно ослеплен честолюбием, яко в другия царствовании ясно оказал,
выспренный сий глас на хвалы государевы вознес. Достоин он был многих похвал;
но желательно было бы, чтобы они не от лести происходили, а похвалы
Прокоповича, сего непостриженного монаха, сего честолюбивого архиерея,
жертвующаго закон изволениям Бирона, сего иже не устыдился быть судьею тайной
канцелярии, был архипастырем церкви божией, были лестны, яко свидетельствует
его собственное сочинение: "Правда воли монаршей", - памятник лести и
подобострастия монашеского изволения государскому.
Сказал я, что сластолюбие и роскошь могли такое
действие в сердцах произвести, но были ещё и другия причины, происходящия от
самых учрежденей, которые твердость и добронравие искореняли. Разрушенное
местничество (вредное впрочем службе и государству) и не замененной никаким
правом знатным родам, истребило мысли благородной гордости во дворянах, ибо
стали не роды. почтенны, но чины и заслуги и выслуги; и тако каждый стал
добиваться чинов, а не всякому удастса прямые услуги учинить, то, за
недостатком заслуг, стали стараться выслуживаться, всякими образами льстя и
угождая государю и вельможам; а при Петре Великом введенная регулярная служба,
в которую вместе с холопями их писали на одной степени их господ в солдаты, и
сии первые по выслугам, пристойным их роду людям, доходя до офицерских чинов,
учинялиса начальниками господам своим и бивали их палками. Роды дворянския
стали разделены по службе так, что иной однородцов своих и век не увидит. То
могла ли остаться добродетель и твердость в тех, которые с юности своей от
палки своих начальников дрожали, которые инако, как подслугами, почтения не
могли приобрести, и быв каждый без всякой опоры от своих однородцов, без
соединения и защиты, оставался един, могущий предан быть в руки сильного.
Похвально есть, что Петр Великий хотел истребить
суеверии в законе, ибо в самом деле, не почтение есть богу и закону суеверие,
но паче ругание. Ибо приписывать богу неприличные ему деянии, сие есть
богохулить. В России бороду образом божиим почитали, и за грех считали ее
брить, а чрез сие впадали в ересь антропоморфитов. Чудеса, без нужды
учиненные, явленные образы, редко доказанные, повсюду прославляли, привлекали
суеверное богомолие и делали доходы развратным священнослужителям. Все сие
Петр Великий тщился отвратить; указами повелел брить бороды, а духовным
регламентом положил преграду ложным чудесам и явлениям, равно как и
неблагопристойным сборам при поставленных на распутиях образах. Зная, что
закон божий есть к сохранению рода человеческого, а не ко истреблению его без
нужды, благословением от синода и от вселенских патриархов учинил позволенно
есть мясо в посты в нужде, а лаче в морской службе, где и без рыбы довольно
люди к скорбутике подвержены, повелевая самоохотно жертвующих жизнию своею
таковым воздержанием, во время приключившихся им болезням, в воду кидать. Все
сие очень хорошо, а окроме что последнее несколько сурово. Но когда он сие
учинил, тогда, когда народ еще был непросвещен, и тако, отнимая суеверии у
непросвещенного народа, он самую веру к божественному закону отнимал. Сие
действие Петра Великого можно применить к действию неискусного садовника,
которой у слабого дерева отрезывает водяные, пожирающие его сок, ветви. Естли
бы оно было корнем сильно, то сие обрезывание учинило ему произвести хорошия и
плодовитые ветви, но как оно слабо и больно, то урезание сих ветвей, которые
чрез способ листьев своих, получающих внешнею влагу, питали слабое дерево,
отняв ее, новых плодовитых ветвей не произвело, ниже соком раны затянуло, и
тут сделались дуплы, грозящие погибелью древу. Так урезание суеверий и на
самые основательные части веры вред произвело, уменьшились суеверия, но
уменьшилась и вера. Исчезла рабская боязнь ада, но исчезла и любовь к богу и
.к святому его закону; и нравы, за недостатком другого просвещения
исправляемые верою, потеряв сию подпору, в разврат стали приходить.
Со всем почтением, которое я к сему великому в
монархах и великому в человеках в сердце своем сохраняю, со всем чувствием
моим, что самая польза государственная требовала, чтобы он имел, окроме
царевича Алексея Петровича, законных детей преемниками его престола. Не могу
удержаться, чтобы не охулить развод его с первою супругою, рожденной
Лопухиной, и второй брак, по пострижении первой супруги, с пленницею
Екатериною Алексеевною, ибо пример сей нарушения таинства супружества,
ненарушимого в своем существе, показал, что без наказания можно его нарушать.
Пусть монарх имел к тому сильные причины, которых однако я не вижу, окроме
склонности его к Монсовым и сопротивления жены его новым установлениям; но
подражатели его имели ли государственные причины подобное делать. Павел
Иванович Егузинской, постригши первую свою жену и женясь на другой, рожденной
Головкиной, имел ли государственные причины стараться иметь себе потомство, в
нарушение божественных законов? Многия и другия сему подражали и не токмо из
вельмож, но и из малочиновных людей, яко князь Борис Солнцев-Засекин сие
учинил.
И тако, хотя Россия чрез труды и попечения сего
государя приобрела знаемость в Европе и вес в делах, войски ее стали
порядочным образом учрежденны, и флоты Белое и Балтийское море покрыли, коими
силами победила давных своих неприятелей и прежних победителей, поляков и
шведов, приобрела знатные области и морские пристанищи. Науки и художествы, и
ремеслы в ней стали процветать, торговля начала ее обогащать, и
преобразовались россиане из бородатых в. гладкие, из долгополых в
короткополые, стали сообщительное, и позорищи благонравные известны им
учинились. Но тогда же искреннея привязанность к вере стала исчезать, таинства
стали впадать в презрение, твердость уменьшилась, уступая место нагло
стремящейся лести, роскошь и сластолюбие положили основание своей власти, а
сим побуждено и корыстолюбие к разрушению законов и ко вреду граждан начало
проникать в судебные места.
Таково есть состояние, в котором (не взирая на
все преграды, которые собственной своей особою и своим примером полагал Петр
Великий для отвращения от пороков) в рассуждении нравов осталаса Россия по
смерти сего великого государя. Воззрим таперь колико при двух кратких
царствованиях Екатерины Первыя и Петра II пороки сделали шегов, дабы наиболее
утвердиться в России.
Далее
Даты: 18 век
Источник: Хрестоматия по истории России с древнейших времен
до наших дней./ Сост. .А.С. Орлов и др. М., 2000
Опубликовано в INTERNET: 2002, август
История России
Историки России
История Урала
История Оренбуржья
Курс лекций
Планы практических занятий
Тесты
Художественная литература
Советы и рекомендации
Учебные вопросы
Литературные задачи
Биографические задачи
Проблемные задания
Библиотеки
Документы
Хронология
Исторический календарь
Архив
Ссылки
Карта проекта
Автор
Обновления
Титульная страница