Довольно думаю описал я разные клонящиеся к
своим собственным прибыткам предприятии графа Шувалова, наводящий тогда же мне
огорчения не токмо по самому злу, чинившемуся тогда, но и по даваемому примеру,
о котором я пророчествовал, что он множество подражателей себе найдет. Яко и
действительно воспоследовало. Князь Вяземский показанием, что он умножает
доходы, хотя то часто со стенанием народа, в такую силу вошел, что
владычествует над законами и сенатом. Князь Потемкин не токмо всю армию по
военной коллегии под властию своей имеет, но и особливую опричную себе дивизию
из большей части армии сочинил, а нерегулярные все войска в опричнину себе
прибрал, стараясь во всех делах толико превзойтить графа Шувалова, колико он
других превосходил.Мне должно теперь помянуть о его нравах и роскоши.
Беспрестанно в замыслах и беспрестанно в делах не мог он иметь открытого дому
и роскошь свою великолепным житьем показывать. Но был сластолюбив и роскошен в
приватном своем житье. Дом его был убран колико возможно лутче по тогдашнему
состоянию, стол его малинькой наполнен был всем тем, что есть драгоценнейшее и
вкуснейшее; десерт его был по тогдашнему наивеликолепнейший, ибо тогда как
многия, изживши век, вкусу ананасов не знали, а о банане и не слыхивали, он их
в обильстве имел и первый из приватных завел ананасовую большую аранжерею.
Вины, употребляемые им, не токмо были лутчие, но, не довольствуяса теми,
которые обыкновенно привозятся и употребляются, делал дома вино ананасовое.
Екипаж его был блистающ златом, и он первый цук аглинских, тогда весьма
дорогих лошадей имел; платье его соответвовало также пышности: злото, сребро,
кружевы, шитье на нем блистали, и он первый по графе Алексее Григорьевиче
Разумовском имел бриллиантовые пуговицы, звезду, ордены и еполет, с тою токмо
разностию, что его бриллиантовые уборы богатея были. Во удовольствие своего
любострастия всегда имел многих метрес, которым не желея деньги сыпал, а дабы
и тело его могло согласоваться с такой роскошью, принимал ежедневно горячие
лекарства, которые и смерть его приключили. Одним словом, хотя он тогда имел
более 400 тысеч рублей доходу, но на его роскошь, любострастие и дары
окружающих императрицу недоставало, и он умер, имея более миллиона на себе
казенного долгу.
Примеры таковые не могли не разлиться на весь народ, и
повсюдова роскошь и сластолюбие умножились. Домы стали великолепно убираться и
стыдились не англинския мебели иметь; столы учинились великолепны, и повары,
которые сперва не за первого человека в доме считались, стали великие деньги в
жалованье получать. Так что Фукс, бывшей повар императрицын, и служившей ей в
цесаревнах, хотя имел брегадирской чин, но жалованье получал по 800 рублев в год,
а уже тогда и приватные стали давать рублев по пятисот, окроме содержания.
Лимоны и померанцы не могли быть дороги в Петербурге, куда они кораблями
привозятся, но в Москве они были толь редки, что разве для больного или для
особливо великого стола их покупали, учинились и в Москве в иэобильстве. Вины
дорогая и до того незнаемые не токмо в знатных домах вошли во употребление, но
даже и низкие люди их употреблять начели, и за щегольство считалось их разных
сортов на стол подавать, даже, что многие под тарелки в званые столы клали
записки разным винам, дабы каждый мог попросить какое кому угодно. Пиво
аглинское, до того и совсем не бывшее во употреблении, но введенное во
употребление графиней Анной Карловной Воронцовой, которая его любила, стало не
токмо в знатных столах ежедневно употребляться, но даже подлые люди, оставя
употребление рускава пива, оным стали опиваться. Свечи, которые до сего по
большей части употреблялиса сальные, а где в знатных домах, и то перед господами,
употребляли вощеные, но и те из желтого воску, стали везде да и во множестве
употребляться белые восковые. Роскошь в одеждах все пределы превзошел: парчевые,
бархатные, с золотом и серебром, платья шитые золотом, серебром и шелками, ибо
уже галуны за подлое почитали, и те в толиком множестве, что часто гардероб
составлял почти равной капитал с прочим достатком какого придворного или щеголя,
а и у умеренных людей оного всегда великое число было. Да можно ли было сему
инако быть, когда сам государь прилегал все свои тщании ко украшению своей особы,
когда он за правило себе имел каждый день новое платье надевать, а иногда по два
и по три на день, и стыжусь сказать число, но уверяют, что несколько десятков
тысеч разных платей после нее осталось. Мундиров тогда, кто имел токмо достаток,
кроме должности своей не нашивали, и даже запрещено было в оных танцевать при
дворе. Екипажи были умеренного с прочим великолепия, уже русского дела корета в
презрении была, а надлежало иметь, с заплатою нескольких тысеч рублев,
французскую и с точеными стеклами, чтоб шоры и лошади оной соответствовали и
прочее. Однако при всем сем еще очень мало было сервизов серебреных, да и те
большая часть жалованных государем; Степан Федорович Апраксин, человек пышной и
раскошной, помнится мне, до конца жизни своей на фаянсе едал, довольствуяса
иметь чаши серебреные, и я слыхал от Ивана Лукьяновича Талызина, что он первый
из собственных своих денег сделал себе сервиз серебреной.
При сластолюбивом и роскошном государе не удивительно, что
роскошь имел такия успехи, но достойно удивлению, что при набожной государыни,
касательно до нравов, во многом божественному закону противуборствии были
учинены. Сие есть в рассуждении хранения святости брака таинства по исповеданию
нашей веры. Толь есть истинно, что единый порок и единый проступок влечет за
собою другие. Мы можем положить сие время началом, в которое жены начели
покидать своих мужей. Не знаю я обстоятельств первого странного разводу, но в
самом деле он был таков. Иван Бутурлин, а чей сын не знаю, имел жену Анну
Семеновну; с ней слюбился Степан Федорович Ушаков, и она, отошед от мужа своего,
вышла за своего любовника, публично содеяв любодейственный и противный церкви
сии брак, жили. Потом Анна Борисовна графиня Апраксина рожденная княжна Голицына,
бывшая же в супружестве за графом Петром Алексеевичем Апраксиным, от него отошла.
Я не вхожу в причины, чего ради она оставила своего мужа, который подлинно был
человек распутного жития. Но знаю, что развод сей не церковным, но гражданским
порядком был сужен. Муж ее, якобы за намерение учинить ей какую обиду в немецком
позорище, был посажден под стражу и долго содержался, и наконец ведено ей было
дать ее указную часть из мужня имения при живом муже, а именоваться ей
попрежнему княжною Голицыною. И тако, отложа имя мужа своего, приведши его до
посаждения под стражу, наследница части его имения учинилась, по тому токмо
праву, что отец ее, князь Борис Васильевич, имел некоторой случей у двора, а
потом, по разводе своем, она сделалась другом кнегини Елене Степановне Куракиной,
любовнице графа Шувалова.
Пример таких разводов вскоре многими другими женами был
последуем, и я токмо двух в царствовании императрицы Елисаветы Петровны именовал,
а ныне их можно сотнями считать.
Еще Петр Великий, видя, что закон наш запрещает князь Никите
Ивановичу Репнину вступить в четвертый брак, позволил ему иметь метресу, и детей
его, под именем Репнинских, благородными признал. Так же князь Иван Юрьевич
Трубецкой, быв пленен шведами, имел любовницу, сказывают, единую благородную
женщину, в Стокгольме, которую он уверил, что он был вдов, и от нее имел сына,
которого именовали Бецким, и сей еще при Петре Великом почтен был благородным и
уже был в офицерских чинах. Такому примеру последуя, при царствовании
императрицы Елисаветы, выбледок князь Василья Владимировича Долгорукова Рукин
наравне с дворянами был производим. Алексей Данилович Татищев, не скрывая,
холопку свою, отнявшую у мужа жену, в метресах содержал, и дети его дворянство
получили. А сему подражая, ныне толико сих выбледков дворян умножилось, что
повсюдова толпами их видно. Лицыны, Ранцовы и прочие, которые или дворянство
получают, либо по случаю или за деньги до знатных чинов доходят, что кажется
хотят истребить и честь законного рождения, и, не закрыто содержа метрес,
являются знатные люди насмехаться и святостию закона, и моральным правилам, и
благопристойности. И тако можно сказать, что и сии злы, толь обыкновенные в
нынешнее время, отрыгнули корень свои в сие царствование.
Такое было расположение нравов при конце сей императрицы, и
она, скончавшись, оставила престол свой племяннику своему, сыну старшей своей
сестры, Анны Петровны, бывшей за герцогом Голстинским, Петру Федоровичу,
государю, одаренному добрым сердцем, естли может оно быть в человеке, не имеющем
ни разума, ни нравов, ибо, впрочем, он не токмо имел разум весьма слабый, но яко
и помешанной, погруженный во все пороки: в сластолюбие, роскошь, пьянство и
любострастие. Сей, взошедший на всероссийский престол, к поврежденным нравам быв
сам с излихвою поврежден, равно по природному своему расположению, так что и во
все время царствования императрицы Елисаветы старались наиболее его нравы
испортить, не мог исправления им сделать.
Сей государь имел при себе главного своего любимца Льва
Александровича Нарышкина, человека довольно умного, но такого ума, который ни к.
какому делу стремления не имел, труслив, жаден к честям и корысти, удобен ко
всякому роскошу, шутлив, и, словом, по обращениям своим и по охоте шутить более
удобен быть придворным шутом, нежели вельможем. Сей был помощник всех его
страстей.
Взошедши сей государь на всероссийский престол без
основательного разуму и без знания во всяких делах, восхотел поднять вольным
обхождением воинский чин. Все офицеры его голстинския, которых он малой корпус
имел, и офицеры гвардии часто имели честь быть при его столе, куда всегда и дамы
приглашались. Какие сии были столы? Тут вздорные разговоры, смешенные с
неумеренным питьем, были смешены, тут после стола поставленный пунш и положенные
трубки, продолжения пьянства и дым от курения табаку представлял более какой
трактир, нежели дом государский; коротко одетой и громко кричащей офицер
выигрывал над прямо знающим свою должность. Похвала прусскому королю, тогда
токмо преставшему быть нашим неприятелем, и унижение храбрости российских войск
составляли достоинство приобрести любление государево; и граф Захар Григорьевич
Чернышев, при бывшей пробы российской и прусской взятой в плен артиллерии, за то,
что старался доказать, и доказал, что российская артиллерия лутче услужена, не
получил за сие андреевской ленты, которые тогда щедро были раздаваемы.
Имел государь любовницу, дурную и глупую, графиню Елисавету
Романовну Воронцову, но ею, взошед на престол, он доволен не был, а вскоре все
хорошие женщины под вожделение его были подвергнуты. Уверяют, что Александра
Иванович Глебов, тогда бывший генерал-прокурор, и им пожалованной купно и в
генерал-крикскомисары, подвел падчерицу свою Чеглокову, бывшую после в
супружестве за Александр Николаичем Загряским, и уже помянутая мною выше кнегиня
Елена Степановна Куракина была привожена к нему на ночь Львом Александровичем
Нарышкиным, и я сам от него слышал, что бесстыдство ее было таково, что, когда
по ночевании ночи он ее отвозил домой по утру рано и хотел, для сохранения чести
ее, и более чтобы не учинилось известно сие графине Елисавете Романовне,
закрывши гардины ехать, она, напротив того, открывая гардины, хотела всем
показать, что она с государем ночь переспала.
Примечательна для России сия ночь, как рассказывал мне
Дмитрей Васильевич Волков, тогда бывшей его секретарем. Петр Третий, дабы
сокрыть от графини Елисаветы Романовны, что он всю ночь будет веселиться с
новопривозной, сказал при ней Волкову, что он имеет с ним сию ночь препроводить
в исполнении известного им важного дела в рассуждении благоустройства
государства. Ночь пришла, государь пошел веселиться с княгинею Куракиной, сказав
Волкову, чтобы он к завтрею какое знатное узаконение написал, и был заперт в
пустую комнату с дацкою собакою. Волков не зная ни причины, ни намерения
государского, не знал, о чем зачать писать, а писать надобно. Но как он был
человек догадливой, то вспомнил нередкия вытвержении государю от графа Романа
Ларионовича Воронцова о вольности дворянства, седши, написал манифест о сем. По
утру его из заключения выпустили, и манифест был государем опробован и
обнародован.
Не токмо государь, угождая своему любострастию, тако
благородных женщин для удовольствия себе употреблял, но и весь двор в такое
пришел состояние, что каждый почти имел незакрытую свою любовницу, а жены, не
скрываясь ни от мужа, ни родсвенников, любовников себе искали. Исчислю ли я к
стыду тех жен, которые не стыдилиса впадать в такия любострастия, с презрением
стыда и благопристойности, иже сочиняет единую из главнейших добродетелей жен?
Нет, да сокроются от потомства имена их, и роды их да не обесчещутся
напамятованием преступленей их матерей и бабок; и тако, довольствуяса описать,
какой был разврат, подробно о любострастиях их ни о именах их не помяну. Ибо в
самом деле, с угрызением сердца моего принуждаю себя и тут, где необходимо
должно поминать, именуя таковых, по причине сочинения сего, определенного
сокрыться в моей фамилии меня принуждает.
И тако разврат в женских нравах, угождение государю, всякого
роду роскошь и пьянство составляло отличные умоначертании двора, и оттуда они
уже некоторые разлилиса и на другия состоянии людей в царствование императрицы
Елисаветы Петровны, а другия разливаться начинали, когда супруга сего Петра
Третьего, рожденная принцесса Ангаль-Цербская, Екатерина Алексеевна, взошла с
низвержением его на российский престол. Не рожденная от крови наших государей,
жена, свергнувшая своего мужа возмущением и вооруженною рукою, в награду за толь
добродетельное дело корону и скипетр российский получила, купно и с именованием
благочестивые государыни, яко в церквах о наших государях моление производится.
Не можно сказать, чтобы она не была качествами достойна
править толь великой империей, естли женщина возможет поднять сие иго, и естли
одних качеств довольно для сего вышнего сану. Одарена довольной красотой, умна,
обходительна, великодушна и сострадательна по системе, славолюбива, трудолюбива
по славолюбию, бережлива, предприятельна, некое чтение имеющая. Впрочем мораль
ее состоит на основании новых философов, то есть не утвержденная на твердом
камени закона божия, и потому, как на колеблющихся свецских главностях есть
основана, с ними обще колебанию подвержена. Напротив же того, ее пороки суть:
любострастна, и совсем вверяющаяся своим любимцам, исполнена пышности во всех
вещах, самолюбива до бесконечности, и не могущая себя принудить к таким делам,
которые ей могут скуку наводить, принимая все на себя, не имеет попечения о
исполнении и, наконец, толь переменчива, что редко и один месяц одинакая у ней
система в рассуждении правления бывает.
Совсем тем, вошедши на престол и не учиня жестокого мщения
всем тем, которые до того ей досаждали, имела при себе любимца своего, который и
вспомоществовал ей взойтить на престол, человека, взросшего в трактирах и в
неблагопристойных домах, ничего неучившегося и ведущего до того развратную
младого человека жизнь, но сердца и души доброй. Сей, вошедши на вышнею степень,
до какой подданной может достигнуть, среди кулашных боев, борьбы, игры в карты,
охоты и других шумных забав, почерпнул и утвердил в сердце своем некоторые
полезные для государства правила, равно как и братья его. Оные состояли: никому
не мстить, отгонять льстецов, оставить каждому месту и человеку непрерывное
исполнение их должностей, не льстить государю, выискивать людей достойных, и не
производить как токмо по заслугам, и наконец отбегать от роскоши, - которые
правила сей Григорей Григорьевич, после бывшей графом, а наконец князем, до
смерти своей сохранил. Находя, что карташная азартная игра может привести других
в разоренье, играть в нее перестал. Хотя его явные были неприятели графы Никита
и Петр Ивановичи Панины, никогда ни малейшего им зла не сделал, а напротиву того,
во многих случаях им делал благодеяния, и защищал их от гневу государыни.
Изрубившему изменническим образом брата его, Алексея Григорьевича, не токмо
простил, но и милости сделал, множество льстецов, которые тщились обуздать его
самолюбие, никогда успеху не имели, и напротиву того, более грубостию можно было
снискать его любовь, нежели лестью; никогда в управление непринадлежащего ему
места не входил, а естли бы и случилось ему за кого попросить, никогда не
сердился, ежели ему в том отказывали; никогда не льстил своей государыне, к
которой не ложное усердие имел, и говорил ей с некоторою грубостию все истины,
но всегда на милосердие подвигал ее сердце, чему и сам я многажды самовидцом
бывал; старался и любил выискивать людей достойных, поелику понятие его могло
постигать, но не токмо таких, которых по единому их достоинству
облагодетельствовал, но ниже ближних своих любимцев не любил инако производить,
как по мере их заслуг, и первый знак его благоволения был заставлять с усердием
служить отечеству и в опаснейшия места употреблять, яко учинил с Севолодом
Алексеевичем Севоложским, которого в пущую в Москве язву с собой взял и там
употребил его к делу. Хотя с молоду развратен и роскошен был, но после никакой
роскоши в доме его не видно было, а именно, дом его отличного в убранстве ничего
не имел, стол его не равнялся с столами, какия сластолюбы имеют, екипажи его,
хотя был и охотник до лошадей и до бегунов, ничего чрезвычайного не имели, и
наконец, как сначала, так и до конца никогда ни с золотом, ни с серебром платья
не нашивал. Но все его хорошия качества были затмены его любострастием: он
презрил, что должное ему к своему государю и ко двору государскому, учинил из
двора государева дом распутия; не было почти ни одной фрейлины у двора, которая
не подвергнута бы была к его исканиям, и коль много было довольно слабых, чтобы
на оные преклониться, и сие терпимо было государыней, а наконец тринадцатилетнею
двоюродную сестру свою, Катерину Николаевну Зиновьеву, иссильничал, и, хотя
после на ней женился, но не прикрыл тем порок свой, ибо уже всенародно оказал
свое деяние, и в самой женитьбе нарушил все священные и гражданские законы.
Даты: 18 век Источник: Хрестоматия по истории России с древнейших времен
до наших дней./ Сост. .А.С. Орлов и др. М., 2000 Опубликовано в INTERNET: 2002, август