Расстрел Николая Романова и его семьи

Из воспоминаний П.3. Ермакова [Орфография оригинала]

/.../ На стал долгожданный день когда сам рабочий класс будет судить Коронованного императора.

/.../ Был вопрос несколько раз на обсуждении малого круга призидиума о разстреле был даже помню в первых числах июля но велись переговоры с центральной властью которая просила направить центр и там Устроить суд за подписью Я.М. Свердлова /.../ но и требование уральских рабочих было для Областного совета Реским совет должен был считаться сэтим, да и отправлят было ризкованно, могли по дороге отбит, момент был колеблющи на требование Екатеринбургского Облостного Совета перед центром о разстреле Николая было дано согласие за подписью Свердлова, но о семье я помню не говорилось низвука.
   Екатеринбургский исполком принял постановление растрелять Николая но почемуто в постоновление не говорилось о семье, о их растреле, когда вызвали меня то мне сказали, на твою долю выпало счастье разстрелять и схаронить так чтобы никто и никогда их трупа не нашол под личную атвотственность, сказали, что мы доверяем, как старому революционеру.

Парачение я принял и сказал, что будет выполнено точно, подготовил место куды вести и как скрыть учитывая все абстоятельства важности политического момента. Когда я должил Белобородову, что могу выполнить, то он сказал, сделать так чтобы были все разстреляны, мы это решили, дальше я в расуждения не-вступал, стал выполнят так, как это нужно было, получил постановление 16 июля 8 часов вечера сам прибыл двумя товарищами Медведевым и др. латышей, который служил в моем отряде, в карательном отделе, прибыл 10 часов в дом особого назначения, вскоре пришла мая машина малого типа грузовая.

В 11 часов было предложено Романовым их блиским спустится нижний этаж, на это предложение был вопрос: для чего. Я сказал что вас повезут центр, сдесь вас держат больше незя, угражает опасность. Как наши вещи, спросили? Я сказал: ваши вещи мы сберем и выдадим на руки, оне согласилис, сошли книзу, где для них были поставлены стулья вдоль стены, хорошо сохранилось у меня памяти: первого фланга сел Никалай, Алексей, Александра, старшая дочь Татьяна, далее доктор боткин, сел, потом фрейлина и дальше остальные, когда же успокоилось, тагда я вышло сказал своему шоферу: действуй!, он знал, что надо делать, машина загудела, появились выхлопки, все это нужно было для того, чтобы небыло звука слышно на воле, все чегото ждали, у всех было напряженное состояние, изредко перекидывалис словами. Александра несколько слов непо русски. Кагда было все порядке, тогда я коменданту дома в кабинети дал постановление облостного исполнительного Комитета Юровскому, то он усомнился, по чему всех, но я ему сказал нада всех и разговаривать нам свами долго нечего, время мало, пора приступить.

Я спустился книзу совместно комендантом, надо сказать, что уже запранее было распределно кому и как стрелять, я себе взял самого Никалая, Александру, доч, Алексея, потому что у меня был маузер, им можно верна работат, астальные были наганы. После спуска, внижний этаж мы немного обождали, потом комендант предложил всем встать все встали, но Алексей сидел на стуле, тогда стал читать приговор постановления, где говорилос по постановлению исполнительного Комитета растрелять.

Тогда у Никалая вырвалас фраза: как нас никуда не повезут, ждать дальше было незя, я дал выстрел внего упор, он упал сразу, но и остальные также, в это время поднялся между ними плач, один другому брасалис на шею затем дали несколько выстрелов, и все упали.

Тогда я стал осматриват их состояние, которые были еще живы, то я давал новый выстрел в них. Никалай умер с одной пули, жене дано две и другим по несколько пуль. Были все растрелены 11 человек в доме где содержались. При проверки пульса, когда были уж мертвы, то я дал распоряжение вытаскиваит через инжний ход в автомобиль... и сложить так и зделали, всех покрыли брезентом... после растрела все были уложены в гружовой автомобиль, по заранее намеченному пути автомобиль выехал эта операция была акончена, около часа ночи с 16 июля на 17 1918, автомобиль с трупами направился через ВИЗ, меную урощиццу на 8 километре, где когда-то были разработы... по направлению да-РОГИ Коптяки, где было выбрано место для зарытия трупов, но я заранее учел момент, что зарывать не следует, ибо я не один, а со мной есть еще товарищи

я вообще мало кому мог доверять это дело и тем паче, что я атвечал за все что я заранее решил их жечь, для этого приготовил серную кислоту и керосин все былоу смотрено, но не давая никому намека сразу то я сказал мы их спустим шахту так и решили. Тогда я велел всех раздеть,, чтобы одежду сжечь и так было сделано. Когда стали снимать с них плате, то у самой и дочере были найдены медалоны, в которых вставлена голова Распутина. Дальше под платями на теле были особо приспособленны лифчики двойные внутри матерьяла вата и где были уложены драгоценные камни и простежено. Эта было у самой и четырех дочерей, все это штуками передано члену уралсовета Юровскому. Что там было, я вообще не поинтересовался на месте, ибо было некогда, одежду тут же сжег, а трупы отнесли около 50 метров и спустили в шахту, она была неглубокая, около 6 саж, ибо все эти шахты я хорошо знаю, для того, чтоб можна было вытащить для дальнейшей операции сними, все это я проделал, чтобы скрыть следы ат своих лишних присутствующих товарищей. Когда это все было кончено, то уже был полный расвет, около четырех часов утра. Это место находилось совсем стороне от дороги, около трех верст, когда же уехали все, то я остался в лесу, об этом никто не знал /.../ вноч 17 июля 1918 все трупы были достаты из шахты...

С 17 на 18 июля я снова прибыл лес, привес веревку, меня спустили шахту, я стал каждого по отдельности прйвязыват, а двое ребят вытаскивали. Все трупы были достаты из шахты для того, чтобы окончательно покончить Романовыми и чтоб ихние друзья недумали создать святых мощей. Когда всех вытащили, тогда я веле класт на двуколку, отвести ат шахты всторону, разложили на три трупы дрова, облили керосином, а самих серной кислотой, трупы горели да пепла и пепел был зарыт. Все трупы при помощи серной кислоты и керосина были сожены, был и I Крематорий над Коронованым разбойником... все это происходило в 12 часов ночи с 17 18 июля 1918 года. Восемндацатого я доложил в исполком

Урал.— 1990.—№ П.—С.182—183. 

ЦАРЬ ЗА ЗАБОРОМ 

Воспоминания В.В. Будриной

1927 г.

В одно, как говорится, прекрасное утро 1918 г., высыпав всей оравой во двор, мы обнаружили для нас нечто новое. А именно: забор между нашим двором и соседним Ипатьевским домом был сломан. Остатки его убирались. Подле суетилось несколько плотников. Работа кипела. Моментально мы были в Ипатьевском саду. Сад был небольшой, но славный. Деревья еще не распустились. Голыми стояли березы, липы, тополя, кусты жимолости и сирени. Лишь кое-где начинала проглядывать зелень. В конце площадки находились качели, в виде двух кресел. Около них вскоре же произошел между нами бой, т.к. каждому хотелось качаться.

А между тем вместо старого забора начали воздвигать новый. Он превосходил прежний по своей высоте раза в 2,5—3, сколачивался из досок, наверху совсем не подравнивался, и концы досок неприветливо и неровно торчали вверх, как бы ощерившись.

На наши расспросы и расспросы хозяев рабочие отвечали, что и сами не знают, зачем такой высокий забор. Вскоре работа была кончена. Щетина забора торчала не только между нашим двором и соседским садом, но загораживала с улицы и весь дом Ипатьевых. Лишь немного выглядывали верхушки окон второго этажа.

Через несколько дней по нашему переулку проползло несколько подвод с вещами. На некоторых вещах были наклейки «Их императорских величеств» и «Их высочеств, августейших детей». Особенно мне запомнилось кресло-коляска, в котором, как мне объяснили, возили Алексея, т.к. у него болела нога. Тут же среди дорогих нарядных чемоданов торчала старая облезлая рыбница и еще какой-то хлам.

Вокруг дома появился караул. Говорили, что привезли царя с царицей, или, как мы называли, «Николашку второго». С ними была одна дочь. Остальные вместе с Алексеем были еще в Тобольске, где он поправлялся от скарлатины.

Среди городских обывателей быстро стали распространяться про дом с Романовыми всякие слухи. Нас ребят, да и не только ребят, разбирало любопытство. Хотелось посмотреть, что делается за высоким забором. Но говорили, что кого-то за подсматриванье увели в подвал и расстреляли, а потом спустили в колодец.

Окно в нашей квартире, из которого видна была терраса Ипатьевского дома, заставили большой картиной во все окно. На балкон дверь заперли, и нам туда вылезать строго воспрещалось. Взрослые боялись, чтобы не выселили из дома. Из противоположного дома все были выселены, и там помещался караул. Из Художественной школы (наискосок от Ипатьевского дома) тоже. И к нам приходили справляться, кто живет, насколько благонадежен, но оставили нас в покое, а во двор вселили своего человека для наблюдения.

Чтобы что-нибудь увидеть, мы забирались на крышу другого соседнего дома или на вышку, но стоило только часовому на террасе повернуть лицо в нашу сторону, как мы чуть не кубарем скатывались на землю.

Мои братцы решили совершить «подкоп» в соседский сад и, стащив лопаты, прокрались к забору. Но не успели они и копнуть как следует, как на них из-за забора закричал часовой, и они, побросав лопаты, засверкали пятками. А потом хвастались своею храбростью, но подойти и взять лопаты долго не решались.

Как-то часовой отошел от забора на улице. Около отысканной щели в заборе быстро собралось несколько человек, тут же оказалась и я. Какая-то старушка уверяла, что видела в щель «царя-батюшку в сером костюме и княжну в белом платье».

Подходила очередь смотреть в щель и мне, но... В это время появился часовой и, угрожая винтовкой, всех разогнал. Мне было обидно чуть не до слез. Но придя домой, я шила похвастаться и братцам сообщила, что смотрела в щель и видела "зад Николашки в сером костюме". Меня принялись расспрашивать не только ребята, но и взрослые. Я была польщена и наврала в три короба.

Раз к нам пришла тетка и еще какие-то гости. Начались пение, декламация, игра на рояле.

Тетка, вращая глазами, качая головой и туловищем, декламировала под мамин аккомпанемент на рояле.
«Я хочу рассказать, как тебя я люблю,
Но боюсь, что проведавши повесть мою...», — начала тетка, и глаза ее поднялись кверху, а голова качнулась вбок. Я сдерживала в себе смех и старалась не смотреть на нее. Расхохотаться в подобном случае значило быть позорно выгнанной из комнаты, что со мной уже раньше бывало. Но все шло благополучно. Романс подходил к концу, и я не смеялась, хотя один из братьев что-то уж очень усердно начал сморкаться.
«И сердце твое от счастья и муки порвется...», — выговаривала последние слова романса тетка. И одновременно с последними словами что-то оглушительно ухнуло, загремело, порвалось. В окнах задребезжали стекла. Оборвался аккорд. Все повскакивали со своих мест бледные и испуганные. Смотрели друг на друга. И все заговорили разом: «Стреляют... Из пушки... совсем близко... На нашей улице. Дети, уходите скорее отсюда! Если в окно попадет, то всех в клочья разорвет... Восстание или белые... В подполье можно спрятаться...»

Со страхом взглядывали в окно. Обычно оживленная улица была пуста. И после сильного удара казалось как-то особенно тихо.

Все столпились в коридоре. Сверху из мезонина спустился старший брат и рассказал, что он в это время выглядывал из открытого окна и видел вспыхнувший на мгновение на террасе огонь. Все порешили, что разорвалась бомба.

Через день на улице был расставлен караул. С улицы всех выгнали. Прошла рота солдат, и опять водворилось спокойствие. По этому случаю по городу распространился слух что убили Алексея и в оцинкованном гробу, сопровождаемом солдатами, похоронили неизвестно где.

Рассказывали, что перестали пускать под разными предлогами к Алексею врача, лечившего его и, наконец сказали врачу, что он умер от осложнений скарлатины.

Это же рассказывал латыш из стражи, знакомый жившей у нас эстонки.

Он рассказал, что царица теперь очень убивается, все молчит и ни с кем не разговаривает, рассказывал также что-то про княжон. Я слушала с захватывающим интересом, а потом передавала соседним ребятам.

В средине июня дом заметно опустел. Стражи почти не осталось. К городу приближались белые. Про царскую семью ходили разные слухи. Одни говорили, что их увезли куда-то, другие, что их расстреляли. Говорили даже, что кому-то их них удалось бежать за границу. Последний слух особенно нравился старушкам, и они поддерживали его даже после того, как стало определенно известно о расстреле. А Ипатьевский дом с «окровавленными подвалами» и царская семья еще долго служили предметом разговоров среди городских обывателей.

Личный архив И.И. Корзуниной.

Даты: 1918
Источник: . Хрестоматия  по истории Урала. XX век./ Сост. М.Е. Главацкий и др. Екатеринбург ., 1998
Опубликовано в INTERNET: 2002, май