Из воспоминаний Б. В. Мазурина

Мазурин Борис Васильевич (родился в 1901 г.) , студент Горной академии (1918-1922), член, а затем руководитель толстовской ** коммуны (1922-1936). Репрессирован в 1936 г. Реабилитирован.

...Во всех краях страны были единомышленники Л.Н .Толстого ...Толстовцы, участники религиозного общественного движения конца XIX- первой трети XX в., проповедовали учение Л.Н.Толстого о преобразовании общества путем морально-религиозного самоусовершенствования. В 1936 г. активисты толстовских коммун были репрессированы и движение прекратило свое существование., большинство из них жили на земле, кто работал коллективно, кто единолично. И почти у всех у них возникали трения с представителями местной власти ... Кто просился в колхоз, а его не принимали как толстовца. Кто не хотел идти в колхоз, а его тащили, кто вступил, но столкнулся с разными сторонами колхозной жизни, идущими вразрез с их убеждениями... Живших в с-х общине "Всемирное братство" под Сталинградом выгнали, а имущество все взяли и т.д. и т.д.

Вины за этими людьми не было никакой, но они были виноваты в том, что не стриглись под одну общую гребенку, и каждый из них смел иметь какие-то свои личные особенности, свой взгляд на жизнь.., и тут возникла мысль - единомышленникам Л.Толстого, желающим работать на земле, собраться и переселиться в одно место для совместной коллективной жизни и труда... И вот 28 февраля 1930 года состоялось постановление Президиума ВЦИК, протокол 42, параграф 5, о "переселении толстовских коммун и артелей". И мне, и другим коммунарам приходилось неоднократно бывать по делам переселенцев у Смидовича, а раза два беседовать и с Михаилом Ивановичем Калининым, приходилось бывать и у В.Д. Бонч - Бруевича, и всюду мы встречали хорошее к нам и терпимое к нашим убеждениям отношение.

В первый же разговор со Смидовичем я сказал, что для успеха переселения надо бы составить какую-то инструкцию для представителей местной власти о некоторых особенностях наших убеждений, чтобы они... считались с нами. Смидович просил меня написать примерно то, что нам казалось нужным. Вот что я написал и подал ему: "Ввиду того, что вышеозначенные переселенцы имеют свои определенные религиозные убеждения и вытекающие из них особенности быта и жизни, это необходимо учесть и предусмотреть в инструкции об условиях переселения для того, чтобы избежать конфликтов и недоразумений с представителями местной власти. Необходимо указать, что эти особенности не являются злонамеренными, а вытекают из религиозных убеждений переселенцев.

1. Переселяющиеся не могут принимать участия ни в каких повинностях, кампаниях, займах, связанных с военными целями и, самое главное, отказываются брать оружие в руки.

2. Переселяющиеся - вегетарианцы и не могут принимать участия в мясозаготовках и контрактации скота на мясо и вообще в действиях, связанных с убоем скота.

3. Переселяющиеся по своим убеждениям не могут участвовать в органах государственной власти и производить в них выборы представителей.

4. Переселившиеся коллективы могут входить в систему с. - х. кооперативных объединений при условии невмешательства во внутренние распорядки и быт переселенцев.

5. Не препятствовать переселенцам самостоятельно организовать школы для обучения грамоте своих детей.

6. Переселяющиеся считают коллектив жизненным только тогда, когда все члены одних взглядов, и поэтому никакое административное укрупнение и слияние с людьми других взглядов недопустимо, а также недопустимо и административное вмешательство во внутренний уклад жизни коллектива.

7. Направление и способы ведения хозяйства определяются общим собранием каждого коллектива...".

Смидович сидел за большим столом в кожаном кресле и читал эту мою записку, читал про себя и только по временам гмыкал и приговаривал потихоньку: "...Оружия не брать... будем судить... будем освобождать... мясозаготовки не можем... можно заменить чем-нибудь другим... в выборах не участвовать... " Так, значит, у вас советской власти не будет? "У нас есть совет коммуны", - вставил я. "Школа? Да, школа, - проговорил он в раздумье, - не будете посылать в государственную, будем штрафовать родителей... Подумаем", - заключил он. Очевидно, какие-то нам неизвестные указания на этот счет на места давались, но какой-либо цельной, официальной инструкции дано не было, по крайней мере, мы ничего об этом не знали...

Наше переселение было делом рук и мысли самих крестьян, вызывая и развивая в них самостоятельность, инициативу, подъем. Никакой мысли не было о вознаграждении за труд, о каком-то строгом оформлении плана, о каком-то руководстве, - никаких заранее стесняющих рамок! А дело шло. Свободный дух предприимчивости, не капиталистической, а коллективной, крестьянской, гаснет там, где работают за зарплату и по указке свыше... В коммуне не было директоров, прорабов, титульных списков, проектов, банковских счетов, ассигнований, смет, перечислений, проблемы кадров, норм выработки, разрядов, экономистов, Целого взвода бухгалтеров, бюллетеней (больничных листов) ... Не было всего этого громоздкого, скрипучего, бюрократического аппарата, убивающего любую живую инициативу рабочих и тормозящего дело... 

Воспоминания крестьян-толстовцев, 1910-1930-е годы. М., 1989. С. 117-118, 140-141.

Даты: 1930
Источник: История России. 1917 - 1940. Хрестоматия / Сост. В.А. Мазур и др.; под редакцией М.Е. Главацкого. Екатеринбург, 1993
Опубликовано в INTERNET: 2001, ноябрь