Из заявления Мейерхольда  Молотову В.

 2 января 1940 г.

...Когда следователи в отношении меня, подследственного, пустили в ход физические методы своих на меня воздействий и к ним присоединили еще так называемую "психическую атаку", то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней...

Нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась такой нежной и чувствительной, как у ребенка, глаза оказались способными (при нестерпимой для меня боли физической и боли моральной) лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться, корчиться и визжать, как собака, которую плетью бьет хозяин. Конвоир, который вел меня однажды с такого допроса, спросил меня - "У тебя малярия?" Такую тело мое обнаружило способность к нервной дрожи. Когда я лег на койку и заснул с тем, чтобы через час опять идти на допрос, который длился перед этим 18 часов, я проснулся разбуженный своим стоном и тем, что меня подбрасывало на койке так, как бывает с больными, погибающими от горячки.

Испуг вызывает страх, а страх вынуждает к самозащите. "Смерть, о, конечно! смерть легче этого!" - говорит себе подследственный. Сказал себе это и я, и я пустил в ход самооговоры в надежде, что они-то и приведут меня на эшафот. Так и случилось, на последнем листе законченного следствием "дела" за N 537 проступили страшные цифры параграфов уголовного кодекса: 58, пункты 1а и 2.

Вячеслав Михайлович! Вы знаете мои недостатки (помните сказанное Вами мне однажды: "Все оригинальничаете!?"), а человек, который знает недостатки другого человека, знает его лучше того, кто любуется его достоинствами. Скажите: можете Вы поверить тому, что я изменник Родины (враг народа), я - шпион, что я член правотроцкистской организации, что я - контрреволюционер, что я в искусстве своем проводил троцкизм, что я на театре проводил (сознательно) враждебную работу, чтобы подрывать основы советского искусства?

Все это налицо в деле N 537. Там же слово "формалист"(в области искусства) стало синонимом "троцкист". В деле N 537 троцкистами явлены: я, И. Эренбург, Б. Пастернак, Ю. Олеша (он еще и террорист), Шостакович, Шебалин, Охлопков и т.п.... Окончу мое заявление через декаду, когда дадут такой листок.

Продолжение заявления 13 января 1940 г. Бутырская тюрьма

Тому, что я не выдержал, потеряв всякую власть над собой, находясь в состоянии затуманенного, притупленного сознания, способствовало еще одно страшное обстоятельство: сразу же после ареста (20.VI.1939 г.) меня ввергла в величайшую депрессию власть надо мной навязчивой идеи "значит так надо". Правительству показалось - стал я себя убеждать, - что за те мои грехи, о которых было сказано с трибуны 1-й сессии Верховного Совета, недостаточна для меня назначенная мне кара (закрытие театра, разгон коллектива, отнятие строившегося по моему плану нового театрального здания на пл. Маяковского), и я должен претерпеть еще одну кару, ту, которая сейчас на меня наложена органами НКВД. "Значит, так надо", - твердил я себе, и мое "я" раскололось на два лица. Первое стало искать преступления второго, а когда оно их не находило, оно стало их выдумывать. Следователь явился хорошим опытным помощником в этом деле, и мы стали сочинять вместе, в тесном союзе. Когда моя фантазия истощалась, следователи спаривались (Воронин + Родос, Воронин 4- Шварцман) и препарировали протоколы (некоторые переписывались по 3, по 4 раза). Когда я от голода (я ничего не мог есть), от бессонницы (в течение трех месяцев) и от сердечных припадков по ночам и от истерических припадков (лил потоки слез, дрожал, как дрожат при горячке) поник, осевши, осунувшись лет на 10, постарев, что испугало следователей, меня стали усердно лечить, тогда я был во "внутренней тюрьме" (там хорошая медицинская часть), и усиленно питать. Но это помогло только внешне - физическому, а нервы были в том же состоянии, а сознание было по-прежнему притуплено, затуманено, ибо надо мной повис дамоклов меч: следователь все время твердил, угрожая: "Не будешь писать (то есть сочинять, значит!?) будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного искромсанного тела". И я все подписывал до 16 ноября 1939 г. Я отказываюсь от своих показаний, как выбитых из меня, и умоляю Вас, главу Правительства, спасите меня, верните мне свободу. Я люблю мою Родину и отдам ей все мои силы последних годов моей жизни. 

Вс. МЕЙЕРХОЛЬД - РАЙХ 

Сноска эта для обеих сносок заявления от 2.1.1940 г.

Меня здесь били - больного шестидесятишестилетнего старика. Клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам ( сверху, с большой силой) и по местам от колен до верхних частей ног. И в следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли). Меня били по спине этой резиной, меня били по лицу размахами с высоты... 

Вс. МЕЙЕРХОЛЬД 

 Советская культура. 1989. 16 февр .

Даты: 1940, январь
Источник: История России. 1917 - 1940. Хрестоматия / Сост. В.А. Мазур и др.; под редакцией М.Е. Главацкого. Екатеринбург, 1993
Опубликовано в INTERNET: 2001, ноябрь