ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСАНДРА I. ИЗМЕНЕНИЯ В ПОЛИТИКЕ. КОНСТИТУЦИЯ
ЦАРСТВА ПОЛЬСКОГО. ОСВОБОЖДЕНИЕ ОСТЗЕЙСКИХ КРЕСТЬЯН. КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС.
РЕАКЦИЯ. ДЕКАБРИСТЫ. ВОССТАНИЕ ДЕКАБРИСТОВ. НАСТРОЕНИЕ ОБЩЕСТВА. ДЕКАБРИСТЫ И
РУССКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА. СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА I. ВЫСТУПЛЕНИЕ 14
ДЕКАБРЯ 1825 г. ЗНАЧЕНИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ 14 ДЕКАБРЯ 1825 г. НЕУДАЧА ПРЕОБРАЗОВАНИЙ
АЛЕКСАНДРА I.
ДЕКАБРИСТЫ. У нас доселе господствуют не совсем
ясные, не совсем согласные суждения насчет события 14 декабря; одни видят в нем
политическую эпопею, другие считают его великим несчастием. Для того чтобы
установить правильный взгляд на это событие, нам надо рассмотреть ход,
подготовивший общество к нему; это возвратит нас к истории общества, т. е. к
истории чувств и мыслей, господствовавших в известное время. Движение 14 декабря
вышло из одного сословия, из того, которое доселе делало нашу историю, - из
высшего образованного дворянства. Но не весь этот класс принимал в нем прямое
участие; событие это было частью этого класса, в которой господствовал известный
образ мыслей, известное настроение. Но эта часть была собственно известный
возраст, известное поколение; катастрофа 14 декабря сделана была дворянской
образованной молодежью. Это легко заметить, просматривая графу о возрасте в
списке лиц, которые судились по делу 14 декабря. Всех лиц к ответственности было
призвано 121; из них только 12 имели 34 года, значительное большинство остальных
не имело и 30 лет.
ВОСПИТАНИЕ ДЕКАБРИСТОВ. Мы знаем, какое
настроение утвердилось в высшем образованном дворянстве благодаря умственным
влияниям, какие проникли в наше общество с половины XVIII столетия. Сравнив
последние поколения екатерининского времени с тем поколением, представители
которого подверглись каре за дело 14 декабря, мы встречаем между ними сходство и
различие. Родство между ними было и нравственное и генеалогическое; образ
мыслей, который усвоили себе отцы, разделяли и дети; люди 14 декабря, даже в
буквальном смысле, - дети людей, принадлежавших к вольнодумцам при Екатерине. Но
между ними есть одно существенное различие. Вольнодумство воспитало в
вольтерьянцах холодный рационализм, сухую мысль, вместе с тем отчужденную от
окружающей жизни; холодные идеи в голове остались бесплодными, не обнаруживались
в стремлениях, даже в нравах вольнодумцев. Совсем иной чертой отличалось
поколение, из которого вышли люди 14 декабря. В них мы замечаем удивительное
обилие чувства, перевес его над мыслью и вместе с тем обилие доброжелательных
стремлений, даже с пожертвованием личных интересов. Отцы были вольнодумцами,
дети были свободомыслящие дельцы. Откуда произошла эта разница? Вопрос этот
имеет некоторый интерес в истории нашей общественной физиологии.
По высшему обществу в начале царствования Александра
пробежала эта тень, которую часто забывают в истории общества того времени. Мы
знаем, что в воспитании, которое получило высшее русское дворянство прошедшего
столетия, сменилось два дельца; то были гувернеры двух разных привозов: первый -
ни о чем не думавший гувернер, парикмахер, второй - вольнодумец. В конце XVIII
в. начинается прилив в Россию французских эмигрантов, которые должны были
расстаться со своим революционным отечеством; то были все либо аббаты, либо
представители французского дворянства; значительная часть дворян вышла из
аббатов. В Россию они спасались от бедствий революции, приносили с ожесточением
против новых политических идей чрезвычайное количество католических чувств,
которое всплыло в них после философского рационализма, как известно, долго
составлявшего салонную забаву французского дворянства. Эти эмигранты, приветливо
принятые Россией, с ужасом увидели успех религиозного и политического
рационализма в русском образованном обществе. Тогда начинается смена
воспитателей русской дворянской молодежи. На место гувернера-вольнодумца
становится аббат - консерватор и католик, это был гувернер третьего привоза. При
Павле, как известно. Мальтийский орден, территория которого была завоевана
Францией, выхлопотал себе покровительство русского императора. Ряд мальтийцев
явился в Петербург с теми же католическими чувствами: это еще более усилило
влияние пришельцев. В XVIII в. под влиянием либеральных идей папа Климент закрыл
иезуитский орден, но они остались под разными предлогами и званиями и стали
прокрадываться через Польшу в Россию. Много таких иезуитов явилось в Петербурге
под именем мальтийцев. Католическое, именно иезуитское, влияние и становится
теперь на смену вольтерьянства. В числе родовитых эмигрантов, приехавших в
Россию еще при Екатерине, был и граф Шуазель-Гуфье. Он приехал со всем своим
семейством; воспитателем при его сыне состоял некто аббат Николь. Шуазель
выставлял этого домашнего учителя великосветским барыням, как превосходного
педагога; барыни стали просить у графа позволения их сыновьям слушать Николя
вместе с сыном. Постепенно учебная комната Шуазеля-младшего превратилась в
великосветскую аудиторию, которая даже не могла вместить всех своих слушателей.
Николь заставил основать учебное заведение для высшего дворянства; иезуиты
пристроились к этому делу, разумеется под чужой вывеской. Николь стал их
орудием; он приобрел дом рядом с великолепным дворцом Юсупова, близ Фонтанки, и
в этот пансион повалила русская дворянская молодежь. Чтобы не пустить сюда
разночинцев и мелкое дворянство, назначена была безбожная плата за воспитание -
от 11 до 12 тыс. руб. в год, что равнялось нынешним 45 тыс. Список пансионеров
блистал аристократическими именами; здесь видим Орловых, Меншиковых, Волконских,
Бенкендорфов, Голицыных, Нарышкиных, Гагариных и т. д. Но и родители не
оставались без влияния новых педагогов; католическая пропаганда растет с
поразительным успехом. Началось дело с одной печальной вдовы, княгини Голицыной,
жены одного либерального и безбожного вельможи екатерининского времени, который
запретил даже произносить имя бога; овдовев в 70 лет, княгиня искала
религиозного утешения; религиозным утешением к ней явился кавалер Догардт; это
был очень ловкий иезуит. Утешение кончилось переходом княгини в католицизм, и
вслед за нею потянулись ее сестры, и Протасова, и княгиня Вяземская и другие;
целая толпа великосветских барынь стала прозелитками католицизма. При Павле на
это смотрели сквозь пальцы, потому что иезуиты успели при дворе утвердить мысль,
что существенной разницы между католицизмом и православием не существует, а что
католицизм есть исповедание, наиболее умеющее воспитывать народ в
консервативных, монархических стремлениях и принципах. Случилось так, что в
одной болезни императору помог некто Грубер; ему была предложена награда, от
которой он отказался, объявив, что он пользуется своей медициной не для корысти,
а для славы имени бога. Этот Грубер и был направителем целого ряда иезуитов,
ставши воспитателем и руководителем великосветской молодежи и руководителем
пансиона Николя. Значительная часть людей, которых мы видели в списке осужденных
по делу 14 декабря, вышли из этого пансиона или воспитаны были такими
гувернерами. Это очень любопытная черта, которой мы не ожидали бы в людях 14
декабря. Кажется, католическое иезуитское влияние, встретившись в этих молодых
[людях] с вольтерьянскими преданиями отцов, смягчило в них и католическую
нетерпимость и холодный философский рационализм; благодаря этому влиянию
сделалось возможным слияние обоих влияний, а из этого слияния вышло теплое
патриотическое чувство, т. е. нечто такое, чего не ожидали воспитатели. Только
при этом предположении становится возможным проследить нравственный рост того
поколения, представители которого вышли на площадь 14 декабря.
НАСТРОЕНИЕ ОБЩЕСТВА. Я напомню связь, в какой мы
рассматривали явления второй половины изучаемого царствования; по окончании войн
общество было возбуждено более, чем в начале царствования, и ждало от
правительства продолжения начатой им внутренней деятельности, а правительство
было утомлено и не хотело его продолжения. Так общество и правительство
разошлись между собой больше, чем расходились когда-либо; вследствие этого
поднятое движение ушло внутрь общества и здесь получило революционное
направление. Чтобы объяснить такую перемену в общественном движении, мы начали
изучать настроение общества, его характер в начале XIX столетия и отметили одну
новую черту: влияние философской французской литературы XVIII столетия теперь
стало сменяться в образованном русском обществе католической и иезуитской
пропагандой. Эта пропаганда, соединенная с попытками иезуитов овладеть
воспитанием русского великосветского общества, привела к результату, который не
мог входить в цели пропагандистов, - к пробуждению патриотического чувства.
Может показаться странным такой результат, столь не соответствующий источнику,
из которого он выходил; но католическо-иезуитская пропаганда могла подготовить
его прямо и косвенно. Прежде всего она должна была изменить, если можно так
выразиться, температуру общественного настроения; она в образованных кругах
прекратила и ослабила прежнюю великосветскую игру в либеральные идеи, заменив ее
фальшиво или искренно настроенным религиозным чувством. Молодое поколение,
подраставшее в то время, должно было выносить из детства иные впечатления
сравнительно со своими отцами; на место бесцельно и бестолково вольнодумствующих
отцов и матерей теперь явились отцы и матери, искавшие какого-то
неопределенного, не то православного, не то католического бога. Далее,
подрастая, это поколение вследствие успехов иезуитской пропаганды должно было
спросить себя: долго ли русский ум будет жертвой чуждых влияний? Значит, успех
иезуитской пропаганды должен был пробуждать смутную потребность попробовать,
наконец, жить своим умом. Многие молодые люди большого света получили воспитание
под руководством иезуитов, сменивших прежних гувернеров, вольнодумцев. Я думаю,
и эта перемена учителей могла быть полезной, так же как перемена идеалов; и
иезуит, как известно, - хороший учитель во всем, что не касается религиозной
пропаганды; он умеет отлично вызывать и эксплуатировать умственную силу ученика,
тогда как прежний француз-гувернер только напитывал своего питомца высокими и
ненужными идеями, не возбуждая работы мысли. Я думаю, что люди, выходившие из
пансиона Николя, могли быть исковерканные характеры, но более привычные к мысли
сравнительно со своими отцами, питомцами Бодри или Лагарпов.
Таким образом, поколение, которое вступило в
деятельность к концу царствования Александра, я думаю, воспитывалось при ином
настроении общества и воспитывалось лучше своих отцов; правда, и ему воспитание
давало очень мало знакомства с действительностью; просматривая в списке
привлеченных к ответственности по делу 14 декабря графу о воспитании каждого, мы
видим, что большинство декабристов училось в кадетских корпусах, сухопутных,
морских, пажеских, а кадетские корпуса были тогда рассадниками общего
либерального образования и всего менее были похожи на технические и
военно-учебные заведения; некоторые воспитывались за границей, в Лейпциге, в
Париже, другие - в многочисленных русских пансионах, содержимых иностранцами, и
в том числе в пансионе Николя; из последнего вышли, например, декабрист князь
Голицын и Давыдовы. Очень многие из 121 обвиненного учились дома, но тоже под
руководством иностранцев.
Может быть, не будет лишен интереса перечень
некоторых из выдающихся членов тайного общества с пометкой их лет и замечанием
об их воспитании. Один из самых видных членов общества - князь Сергей Трубецкой,
полковник гвардейского Преображенского полка (в 1825 г. после ареста - 34 лет),
учился дома. Учителями были иностранцы. Князь Евгений Оболенский, поручик
гвардейского Финляндского полка, 28 лет; учился дома под руководством
гувернеров-французов, которых у него сменилось от 16 до 18 человек. Братья
Муравьевы-Апостолы, дети нашего испанского посланника; оба учились в Париже, в
пансионе Гикса. Панов, поручик Преображенского полка - 22 лет - учился дома;
учителями были иностранцы; докончил образование в Петербургском пансионе Жакино
и т. д., все в этом роде.
ДЕКАБРИСТЫ И РУССКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. Но это
воспитание, так мало приближавшее воспитанников к окружающей действительности,
встретилось с сильно пробужденным национальным движением, какое продолжалось и
после 1815 г. Страна недаром испытала нашествие французов: многие иллюзии,
внушенные французским гувернером или французской литературой, должны были
рассеяться. Эти усилия сбросить с себя иго французской мысли и книжки
выразились, например, в стихотворении тогда еще молодого Аксакова, автора
"Семейной хроники"; стихотворение это писано в 1814 г. Поэт разочарован в своих
ожиданиях, что французское нашествие совсем освободит нас от французского
рабства, что "испытанные бедствия навеки поселят к французам отвращение", что
"мы подражания смелого устыдимся и к обычаю, языку родному обратимся". Автор
сетует, что "рукой победной, но в рабстве мы умами, клянем французов мы
французскими словами". Этот порыв к изучению родной действительности сказывается
тогда наверху и внизу общества. Притом надобно припомнить историческое
впечатление, под действие которого попало молодое поколение, вступив в
действительную жизнь. Многие из этих людей помнили еще ту восторженную тревогу,
какая овладела образованною молодежью при первых шагах нового царствования;
потом этим людям пришлось пережить много испытаний; почти все это были военные,
преимущественно гвардейцы. Они сделали поход 1812 - 1815 гг.; многие из них
вернулись ранеными. Они прошли Европу от Москвы и почти до западной ее окраины,
участвовали в шумных событиях, которые решали судьбу западноевропейских народов,
чувствовали себя освободителями европейских национальностей от чужеземного ига;
все это приподнимало их, возбуждало мысль; при этом заграничный поход дал им
обильный материал для наблюдений. С возбужденной мыслью, с сознанием только что
испытанных сил они увидели за границей иные порядки; никогда такая масса
молодого поколения не имела возможности непосредственно наблюдать иноземные
политические порядки; но все, что они увидели и наблюдали, имело для них
значение не само по себе, как для их отцов, а только по отношению к России. Все,
что они видели, и все, что они вычитывали из иноземных книг, они прилагали к
своему отечеству, сравнивали его порядки и предания с заграничными. Таким
образом, даже непосредственное знакомство с чужим миром только поддерживало
интерес к родному. Изменившаяся ли семейная среда, из которой они выходили, или
свойство пережитых впечатлений сообщили им особый характер, я бы сказал, особый
отпечаток. Большею частью то были добрые и образованные молодые люди, которые
желали быть полезными отечеству, проникнуты были самыми чистыми побуждениями и
глубоко возмущались при встрече с каждой, даже с самой привычной,
несправедливостью, на которую равнодушно смотрели их отцы. Очень многие из них
оставили после себя автобиографические записки; некоторые даже вышли недурными
писателями. На всех произведениях лежит особый отпечаток, особый колорит, так
что вы, вчитавшись в них, даже без особых автобиографических справок, можете
угадать, что данное произведение писано декабристом. Я не знаю, как назвать этот
колорит. Это соединение мягкой и ровной, совсем не режущей мысли с задушевным и
опрятным чувством, которое чуть окрашено грустью; у них всего меньше соли и
желчи ожесточения; так пишут хорошо воспитанные молодые люди, в которых жизнь
еще не опустошила юношеских надежд, в которых первый пыл сердца зажег не думы о
личном счастии, а стремление к общему благу. Впрочем, мне едва ли нужно много
говорить об этом тоне; мы его очень хорошо знаем по самому серьезному
политическому произведению русской литературы XIX в.; этот тип как живой стоит
перед нами в неугомонной и говорливой, вечно негодующей и непобедимо бодрой, но
при этом неустанно мыслящей фигуре Чацкого; декабрист послужил оригиналом, с
которого списан Чацкий.
При таком личном настроении, которое явилось
результатом лучшего воспитания и обстоятельств характера чисто политического,
интерес к окружающей действительности у людей первой четверти XIX столетия
должен был получить особое напряжение и вести к особым впечатлениям, каких не
переживали их отцы. Эти люди все же мало знали окружающих, как и их отцы, но у
них сложилось иное отношение к действительности. Отцы не знали этой
действительности и игнорировали ее, т. е. и знать ее не хотели, дети продолжали
не знать ее, но перестали игнорировать. Военные события, тяжести похода,
заграничные наблюдения, интерес к родной действительности - все это должно было
чрезвычайно возбуждать мысль; эстетические наблюдения отцов должны были
превратиться в более определенное и практическое стремление быть полезными.
Легко понять, в каком виде должна была представиться окружающая
действительность, как только эти люди стали вникать в нее. Она должна была
представить им самую мрачную картину: рабство, неуважение к правам личности,
презрение общественных интересов - все это должно было удручающим образом
подействовать на молодых наблюдателей, производить в них уныние; но они были
слишком возбуждены, чтобы уныние могло их заставить складывать руки. Один из
немногих невоенных участников движения 14 декабря - Кюхельбекер на допросе
верховной следственной комиссии откровенно признавался, что главной причиной,
заставившей его принять участие в тайном обществе, была скорбь его об
обнаружившейся в народе порче нравов как следствии угнетения. "Взирая, - говорит
он, - на блистательные качества, которыми бог одарил русский народ, единственный
на свете по славе и могуществу, по сильному и мощному языку, которому нет
подобного в Европе, по радушию, мягкосердечию, я скорбел душой, что все это
задавлено, вянет и, быть может, скоро падет, не принесши никакого плода в мире".
Это важная перемена, совершившаяся в том поколении, которое сменило
екатерининских вольнодумцев; веселая космополитическая сантиментальность отцов
превратилась теперь в детях в патриотическую скорбь. Отцы были русскими, которым
страстно хотелось стать французами; сыновья были по воспитанию французы, которым
страстно хотелось стать русскими. Вот и вся разница между отцами и детьми.
Настроением того поколения, которое сделало 14 декабря, и объясняется весь ход
дела.
ТАЙНЫЕ ОБЩЕСТВА. Историю тайного общества и
возбужденного им мятежа можно передать в немногих словах. Масонские ложи,
терпимые правительством, давно приучили русское дворянство к такой форме
общежития. При Александре тайные общества составлялись так же легко, как теперь
акционерные компании, и даже революционного в них было не больше, как в
последних. Члены тайного общества собирались на секретные заседания, но сами
были всем известны и прежде всего полиции. Само правительство предполагало
возможным не только для гражданина, но и для чиновника принадлежать к тайному
обществу и не видело в этом ничего преступного. Только указом 1822 г. от
чиновников велено было отобрать показания, не принадлежат ли они к тайному
обществу, и взять подписку, что впредь они ни к какому обществу принадлежать не
будут. Молодые люди, офицеры во время похода, на бивуаках привыкли заводить речь
о положении отечества, за которое они льют свою кровь; это было обычным
содержанием офицерских бесед вокруг походного костра. Воротившись домой, они
продолжали составлять кружки, похожие на мелкие клубы. Основанием этих кружков
обыкновенно был общий стол; собираясь за общим столом, они обыкновенно читали по
окончании обеда. Иностранный журнал, иностранная газета были потребностями для
образованного гвардейского офицера, привыкшего зорко следить за тем, что
делалось за границей. Чтение прерывалось обыкновенно рассуждениями о том, что
делать, как служить. Никогда в истории нашей армии не встречались и неизвестно,
встретятся ли когда-нибудь такие явления, какие тогда были обычны в армиях и
гвардейских казармах. Собравшись вместе, обыкновенно заговаривали о язвах
России, о закоснелости народа, о тягостном положении русского солдата, о
равнодушии общества и т. д. Разговорившись, офицеры вдруг решат не употреблять с
солдатами телесного наказания, даже бранного слова, и без указа начальства в
полку вдруг исчезнут телесные наказания. Так было в гвардейских полках
Преображенском и Семеновском. По окончании похода солдаты здесь не подвергались
побоям; офицер остался бы на службе не более часа, если бы позволил себе кулак
или даже грубое слово по отношению к солдату. Образованный, т. е. гвардейский,
офицер исчез из петербургского общества; в театрах нельзя было встретить
семеновца: он сидел в казарме, учил солдат грамоте. Семеновские офицеры
уговорились не курить, потому что шеф их, государь, не курит. Никогда не
существовало среди офицерских корпораций таких строгих нравов. Офицеры привыкли
собираться и разговаривать; эти кружки незаметно превратились в тайные общества.
В 1816 г. в Петербурге образовалось тайное общество
из нескольких офицеров, преимущественно из гвардейских офицеров генерального
штаба под руководством Никиты Муравьева, сына известного нам учителя Александра,
и князя Трубецкого. Общество это было названо "Союз спасения" или "истинных и
верных сынов отечества"; оно поставило себе довольно неопределенную цель -
"содействовать в благих начинаниях правительству в искоренении всякого зла в
управлении и в обществе". Это общество, расширяясь, выработало в 1818 г. устав,
образцом которого послужил статут известного патриотического немецкого общества
Тугенбунд, который подготовил национальное восстание против французов. Общество
тогда приняло другое имя - "Союз. благоденствия"; задача его определена была
несколько точнее. Поставив себе ту же цель - "содействовать благим начинаниям
правительства", оно вместе с тем решило добиваться конституционного порядка, как
удобнейшей для этой цели формы правления. Оно, однако же, не считало себя
революционным; в обществе долго обдумывалась мысль обратиться с просьбой о
разрешении к самому государю в уверенности, что он будет сочувствовать их целям.
Расширяясь в составе, общество разнообразилось во мнениях; появились в нем
бешеные головы, которые предлагали безумные насильственные проекты, но над этими
проектами или улыбались, или отступали в ужасе. Это разнообразие мнений повело в
1821 г. к распадению Союза благоденствия.
Когда распался Союз благоденствия, тогда из развалин
его возникли два новых союза - Северный и Южный. Северный союз в первое время
имел руководителем известного нам Никиту Муравьева, офицера генерального штаба,
и статского советника Николая Тургенева. Он был в то время известен как автор
превосходной книжки теории налогов; он много занимался политико-экономическими
вопросами; его задушевной мечтой было работать над освобождением крестьян. В
1823 г. в Северное общество вступил Кондратий Рылеев, отставной артиллерист,
служивший по выборам петербургского дворянства и вместе управлявший делами
Североамериканской торговой компании. Он стал вождем Северного общества; здесь
господствовали конституционно-монархические стремления. Гораздо решительнее было
Южное общество; оно составилось из офицеров второй армии, расположенной в
Киевской и Подольской губерниях. Главная квартира этой армии находилась в
Тульчине (Подольской губернии). Вождем Южного общества стал командир пехотного
Вятского полка Пестель, сын бывшего сибирского генерал-губернатора, человек
образованный, умный и с очень решительным характером; благодаря этому вождю в
Южном обществе получили преобладание республиканские стремления. Впрочем,
Пестель не создавал определенной формы правления в уверенности, что ее
выработает общее земское собрание; он надеялся быть членом этого собрания и
готовил себе программу, обдумывая предметы, о которых будут говорить на соборе.
СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА 1. Довольно трудно сказать,
вышли ли бы общества. Северное и Южное, на улицу под революционным знаменем,
если бы не одна несчастная случайность. Император Александр был бездетен;
престол после него по закону 5 апреля 1797 г. должен был перейти к следующему
брату, Константину, а Константин был также несчастен в семейной жизни, развелся
с первой женой и женился на польке; так как дети этого брака не могли иметь
права на престол, то Константин стал равнодушен к этому праву и в 1822 г. в
письме к старшему брату отказался от престола. Старший брат принял отказ и
манифестом 1823 г. назначил наследником престола следующего за Константином
брата - Николая. Все это было довольно просто, потому что было необходимо. Но
странно, что этот манифест не был обнародован и даже доведен до сведения самого
нового наследника. В трех экземплярах этот манифест за печатью был положен в
Москве в Успенском соборе, в Петербурге - в Сенате и в Государственном совете с
собственноручной надписью государя: "Вскрыть после моей смерти". Таким образом,
Николай, говорят, не имел точных сведений об ожидавшей его судьбе. Кроме
государя и Константина, знали об этом только императрица-вдова,
императрица-мать, да князь А. Н. Голицын, да еще Филарет, митрополит московский,
который редактировал текст манифеста. Ничем разумным нельзя объяснить
таинственность, в какую облечено было распоряжение о престолонаследии; надо
прибавить к тому, что действовавшее тогда общество никогда не было тайной для
Александра. Рассказы о доносчиках, которые будто бы выдали секрет, ничего не
значат. Александр все знал: главных членов обоих союзов, их цели, читал даже
некоторые их проекты. Когда Н. Тургенев был вождем Северного общества, раз ему
передано было от имени императора увещание бросить заблуждение; увещание было
передано не как приказание, а как "совет одного христианина другому". Повинуясь
этому доброму совету и равнодушный к формам правления, к политической программе
тайного общества, занятый только мыслью об освобождении крестьян, Тургенев
покинул Россию и вышел из общества. Тогда Рылеев стал вождем Северного союза.
В 1825 г. Александр поехал на юг России провожать
свою больную императрицу и 19 ноября умер в Таганроге от тифозной горячки.
Благодаря таинственности, которой облечен был вопрос о престолонаследии, смерть
эта сопровождалась важным замешательством: великий князь Николай принес присягу
Константину, а в Варшаве старший брат, Константин, принес присягу младшему,
Николаю. Начались сношения, при тогдашних дорогах занявшие много времени. Этим
временем междуцарствия и воспользовалось Северное тайное общество. Сами
участники говорили, что никогда не было бы 14 декабря, если бы
генерал-губернатор Петербурга принял предупредительные меры или манифест о
престолонаследии был заявлен заранее. Генерал-губернатор Милорадович старался
уверить себя, что частные собрания Северного союза имели только литературную
цель; он хорошо знал цель этого общества.
ВЫСТУПЛЕНИЕ 14 ДЕКАБРЯ 1825 г. Николай
согласился принять престол, и 14 декабря была назначена присяга войск и
общества. Члены Северного общества распространяли в некоторых казармах, где
популярно было имя Константина, слух, что Константин вовсе не хочет отказаться
от престола, что приготовляется насильственный захват власти и даже что великий
князь арестован. Этими слухами и увлечены были некоторые гвардейские солдаты;
значительная часть Московского гвардейского полка 14 декабря отказалась дать
присягу. С распущенными знаменами в одних сюртуках солдаты бросились на
Сенатскую площадь и построились здесь в каре; к ним присоединилась часть
гвардейского гренадерского полка и весь гвардейский морской экипаж; всего
собралось на Сенатской площади тысячи две. Члены тайного общества накануне
решили действовать по настоянию Рылеева, который, впрочем, был уверен в неуспехе
дела, но только твердил: "все-таки надо начать, что-нибудь выйдет". Диктатором
назначен был князь С. Трубецкой, но он не явился на площадь, и напрасно его
искали; всем распоряжался бывший в отставке и носивший простой сюртук Пущин,
частью - Рылеев. Впрочем, каре мятежников стояло в бездействии в продолжение
значительной части декабрьского дня. Великий князь Николай, собиравший около
себя полки, оставшиеся ему верными и расположенные у Зимнего дворца, также
оставался в бездействии в продолжение значительной части дня. Одна рота,
приставшая к мятежникам, стремясь на Сенатскую площадь, забежала на внутренний
двор Зимнего дворца, но встретилась с солдатами, которые остались верными
Николаю, тогда они кинулись на площадь; Николай спросил: куда они? "Туда", -
сказали солдаты, и Николай указал им дорогу, как пробраться к мятежникам. У
одного мятежника была мысль о том, что он может решить дело насильственно;
положив в оба кармана по заряженному пистолету, он поместился на Адмиралтейском
бульваре; мимо него несколько раз прошел Николай, несколько раз обращался за
справкой; офицер хорошо знал, что в обоих карманах лежит по пистолету, но у него
не хватило духу на насилие. Так обе стороны спорили великодушием. Наконец,
Николая уговорили в необходимости кончить дело до наступления ночи, в противном
случае другая декабрьская ночь даст мятежникам возможность действовать.
Приехавший только что из Варшавы Толь подступил к Николаю: "Государь, прикажите
площадь очистить картечью или откажитесь от престола". Дали холостой залп, он не
подействовал; выстрелили картечью - каре рассеялось; второй залп увеличил число
трупов. Этим кончилось движение 14 декабря. Вожди были арестованы; на юге
Муравьев-Апостол увлек за собой кучку солдат, но был взят с оружием в руках.
Верховная следственная комиссия расследовала дело, а чрезвычайный суд произнес
приговор, который был смягчен новым государем. По этому приговору пять
участников дела были наказаны смертью через повешение, а остальные сосланы были
в Сибирь. Всех привлеченных к следствию - 121 человек. Повешены были вожди обоих
союзов: Пестель, Рылеев, Каховский (у которого хватило духу застрелить
Милорадовича, когда тот после неудачной попытки уговорить мятежников возвращался
к Николаю), Бестужев-Рюмин (один из деятельнейших распорядителей на площади 14
декабря) и С. Муравьев-Апостол, взятый на юге, в Киевской губернии, с оружием в
руках. Так кончилось это движение, которое, как мы видели, стало возможным
только благодаря стечению неожиданных обстоятельств.
Я изложил событие 14 декабря кратко, имея в виду
книгу, к которой можно обратиться для более близкого знакомства с событием: это
"Восшествие императора Николая на престол", барона Корфа (сочинение, изданное по
высочайшему повелению); книга очень верно воспроизводит события, только не все;
подробнее изложена заметка о престолонаследии; мимоходом описывается история
тайного общества, как и условия, его подготовившие. Книга эта была составлена по
желанию покойного государя, когда он был еще наследником, и долго хранилась в
рукописи, потом была несколько раз напечатана в ограниченном числе экземпляров и
не выходила из стен дворца; она была обнародована только по вступлении на
престол Александра II.
ЗНАЧЕНИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ 14 ДЕКАБРЯ 1825 г. Событию
14 декабря придавалось значение, какого оно не имело; приписывались ему
последствия, которые не из него вытекали. Чтобы вернее оценить его, не следует
прежде всего забывать его наружность. По наружности это один из тех дворцовых
гвардейских переворотов, какие происходили по смерти Петра в продолжение XVIII
в. В самом деле, движение вышло из гвардейских казарм, руководили им почти одни
гвардейские офицеры, представители коренного, столбового русского дворянства.
Движение было поднято по вопросу о престолонаследии, как поднимались все
движения XVIII в., и на знамени движения было написано личное имя. В движении 14
декабря столько сходства с гвардейскими переворотами XVIII в., что современники,
наблюдавшие это событие, не могли не вспомнить о гвардейских переворотах. В
любопытнейшей записке приехавшего около того времени в Петербург родственника
императрицы-матери принца Евгения Вюртембергского мы находим следующий
характерный рассказ. Когда получена была в Петербурге весть о кончине государя,
незадолго до 14 декабря, принц Евгений встретил во дворце петербургского
генерал-губернатора графа Милорадовича, который, разговорившись о положении дел,
выразил принцу сомнение в успехе дела, т. е. в успехе присяги великому князю
Николаю, так как гвардия, по словам Милорадовича, очень привязана к Константину.
"О каком успехе говорите вы, граф? - сказал Евгений, - я жду естественного
перехода престола к великому князю Николаю, в случае если Константин будет
настаивать на отречении, причем тут гвардия?" "Я с вами согласен, - отвечал
Милорадович, - гвардии, понятно, не следовало мешаться в это, но она уже испокон
века привыкла к этому и сроднилась с таким понятием". Итак, люди 14 декабря
сделали дело, как не раз делали его в продолжение XVIII в. Теперь в последний
раз русская дворянская гвардия хотела распорядиться престолом, а потом гвардия
перестала быть дворянской. Несмотря на все сходство движения 14 декабря с
дворцовыми переворотами XVIII в., оно вместе с тем существенно отличается от
последних. Отличие это заключается не только в характере вождей движения, но и в
цели. Знамя, на котором было написано личное имя Константина, выкинуто было
только для солдат, которых уверили, что они восстают за угнетенных - великого
князя Константина и за его супругу "Конституцию" (великий князь был женат на
польке, а польки-де иногда носят очень странные имена). Вожди движения были
одинаково равнодушны к обоим именам: они действовали не во имя лица, а во имя
порядка. Ни одно гвардейское движение XVIII в. не имело целью нового
государственного порядка. Впрочем, это было только стремление к новому порядку;
самый порядок не был выработан вождями движения. Выходя на улицу, они не несли
за собою определенного плана государственного устройства; они просто хотели
воспользоваться замешательством при дворе, для того чтобы вызвать общество к
деятельности. Их план таков: в случае удачи обратиться к Государственному совету
и Сенату с предложением образовать временное правительство из пяти членов; были
даже намечены эти члены; между ними рядом с Пестелем, самой дельной головой в
тайном обществе, должен был сесть и знакомый нам М. М. Сперанский. Временное
правительство должно было руководить делами до собрания Земской думы, той самой
Земской думы, план которой проектировал Александр со Сперанским в
преобразовательном проекте. Земская дума как учредительное собрание и должна
была разработать новое государственное устройство. Таким образом, вожди движения
поставили себе целью новый порядок, предоставив выработку этого порядка
представителям земли, значит, движение было вызвано не определенным планом
государственного устройства, а более накипевшими чувствами, которые побуждали
как бы то ни было направить дело по другой колее. Тем не менее нет надобности
приписывать этому движению особенно важные последствия. Один высокопоставленный
сановник, встретив одного из арестованных декабристов, своего доброго знакомого
князя Евгения Оболенского, с ужасом воскликнул: "Что вы наделали, князь. Вы
отодвинули Россию по крайней мере на 50 лет назад". Это мнение утвердилось
впоследствии; событие 14 декабря считали великим несчастьем, которое определило
характер следующего царствования, как известно, очень нелиберального. Это -
совершенно ложное представление; характер следующего царствования определился не
14 декабря; это царствование имело бы тот же характер и без 14 декабря; оно было
прямым продолжением последнего десятилетия царствования Александра. Еще ранее 14
декабря предшественник Николая уже решительно вступил на ту дорогу, по которой
шел его преемник. Притом мысль, чтобы мятеж 14 декабря мог отодвинуть Россию на
50 лет назад, невероятна уже потому, что в последние 50 лет она немного сделала
шагов вперед: отодвинуться некуда было. Такое значение 14 декабря придавали,
также помня фразу, которая не раз срывалась с языка Николая в продолжение его
царствования; при встрече с каким-нибудь досадным проявлением вольного духа в
обществе, он иногда говаривал: "Ah, се sont tougours mes amis de quatorse". Но
напрасно было придавать этим словам буквальное значение. 14 декабря не было
причиной направления следующего царствования, оно само было одним из последствий
той причины, которая сообщила такое направление следующему царствованию. Причина
эта заключалась в исходе, какой имели все преобразовательные начинания
Александра.
НЕУДАЧА ПРЕОБРАЗОВАНИЙ АЛЕКСАНДРА I. Нам
известны начинания Александра I; все они были безуспешны. Лучшие из них те,
которые остались бесплодными, другие имели худший результат, т. е. ухудшили
положение дел. В самом деле, мечты о конституционном порядке осуществлены были
на западном крае России, в Царстве Польском. Действие этой конституции причинило
неисчислимый вред истории. Вред этот имел случай почувствовать сам виновник
польской конституции. За пожалованную конституцию поляки вскоре отплатили
упорной оппозицией на сейме, которая заставила отменить публичность заседаний и
установить в Польше, помимо конституции, управление в чисто русском духе. Одним
из лучших законов первых лет был указ 1803 г. 20 февраля о вольных хлебопашцах;
на этот закон возлагали большие надежды, думали, что он подготовит постепенно и
мирно освобождение крестьян. Лет за 20 со времени издания закона вышло на волю
по добровольному соглашению с помещиками 30 тыс. душ крепостных крестьян, т. е.
около 0,3% всего крепостного населения империи (по VI ревизии в 1818 г., его
считалось до 10 млн ревизских душ). К такому микроскопическому результату привел
закон, наделавший столько движения. Даже и административные реформы, новые
центральные учреждения вовсе не внесли ожидаемого обновления в русскую жизнь,
зато усилили очень заметно нескладицу в русском административном механизме. До
тех пор в центре, как и в провинции, действовали, по крайней мере по наружности,
коллегиальные учреждения. Государственный совет. Сенат и комитет министров были
построены на том же коллегиальном начале, какое проведено было в губернских
учреждениях Екатерины, а учреждения, служившие посредниками между теми и
другими, министерства и главные управления, были основаны на начале единоличной
власти и единоличной ответственности своих управителей; верх и низ управления
построены были на ином начале, не на том, на каком держалась средина управления
(это система передаточных учреждений). Вообще, если бы сторонний наблюдатель,
который имел случай ознакомиться с русским государственным порядком и с русской
общественной жизнью в конце царствования Екатерины, потом воротился бы в Россию
в конце царствования Александра и внимательно вгляделся бы в русскую жизнь, он
не заметил бы, что была эпоха правительственных и социальных преобразований; он
не заметил бы царствования Александра.
В чем заключалась причина этой безуспешности этих
преобразовательных начинаний? Она заключалась в их внутренней
непоследовательности, на которую я имел уже случай указать. В этой
непоследовательности историческая оценка деятельности Александра. Новые
правительственные учреждения, осуществленные или только задуманные, основаны
были на начале законности, т. е. на идее твердого и для всех одинакового закона,
который должен был стеснить произвол во всех сферах государственной и
общественной жизни, в управлении, как и в обществе. Но по молчаливому или
гласному признанию действующего закона целая половина населения империи,
которого тогда считалось свыше 40 млн душ обоего пола, целая половина этого
населения зависела не от закона, а от личного произвола владельца;
следовательно, частные гражданские отношения не были согласованы с основаниями
новых государственных учреждений, которые были введены или задуманы. По
требованию исторической логики новые государственные учреждения должны были
стать на готовую почву новых согласованных гражданских отношений, должны были
вырастать из отношений, как следствие вырастает из своих причин. Император и его
сотрудники решились вводить новые государственные учреждения раньше, чем будут
созданы согласованные с ними гражданские отношения, хотели построить либеральную
конституцию в обществе, половина которого находилась в рабстве, т. е. они
надеялись добиться последствий раньше причин, которые их производили. Мы знаем и
источник этого заблуждения; он заключается в преувеличенном значении, какое
тогда придавали формам правления. Люди тех поколений были уверены, что все части
общественных отношений изменятся, все частные вопросы разрешатся, новые нравы
водворятся, как только будет осуществлен нарисованный смелой рукой план
государственного устройства, т. е. система правительственных учреждений. Они
расположены тем более были к такому мнению, что гораздо легче ввести
конституцию, чем вести мелкую работу изучения действительности, работу
преобразовательную. Первую работу можно начертать в короткое время и пожать
славу; результаты второй работы никогда не будут оценены, даже замечены
современниками и представляют очень мало пищи для исторического честолюбия.
На той же точке зрения, на какой стоял Александр I и
его сотрудники, стояли и люди 14 декабря; если они о чем размышляли и толковали
много, то о тех формах, в какие должен облечься государственный порядок, о той
же конституции. Правда, все, что они проектировали определенного и практически
исполнимого, все было уже сказано раньше их, в проекте Сперанского. Они касались
и частных гражданских отношений, т. е. взаимных отношений лиц и сословий, но их
мысли касались этого, как язвы отечества, не зная, как устранить, каким строем
отношений заменить действующий общественный порядок. Как сотрудники Александра,
так и люди 14 декабря, односторонне увлеченные идеей личной и общественной
свободы, совсем не понимали экономических отношений, которые служат почвой для
политического порядка. Эта односторонность тех и других, и воспитателей и
воспитанников (ибо декабристы были воспитанниками Александра и Сперанского),
особенно резко выразилась в вопросе о крепостном праве; как правительство
Александра, так и декабристы были в большой уверенности, что стоит дать
крестьянам личную свободу, чтобы обеспечить их благоденствие; о материальном их
положении, об отношении их к земле, об обеспечении их труда они и не думали или
думали очень мало.
Итак, я не приписываю движению 14 декабря ни того
значения, ни тех последствий, которые ему приписывают. Но было последствие одно
очень важное в истории одного сословия, именно дворянства: до тех пор дворянство
было классом правящим в русском обществе; как мы знаем, такое политическое
положение его создано было главным образом участием дворянской гвардии в
дворцовых переворотах XVIII в. Движение 14 декабря было последним гвардейским
дворцовым переворотом; им кончается политическая роль русского дворянства. Оно
еще останется некоторое время при делах, как сословие, будет принимать
деятельное участие в областных учреждениях, но оно уже перестанет быть правящим
классом, а превратится в такое же орудие правительства, в такое же
вспомогательное средство бюрократических учреждений, каким оно было в старые
времена, в XVII столетии. В этом заключается, по моему мнению, самое важное
последствие 14 декабря. Не только по закону, но и по нравственным средствам
дворянство должно было потерять после того прежнее значение. После 14 декабря
пошли за Урал лучшие люди сословия, после которых осталось много мест, не
занятых в продолжение следующего царствования. Это была потеря, которую было
трудно вознаградить и при более обильном запасе нравственных сил сословия. Из
него выбыло столько дельцов, которые могли восстановить и усилить политический
авторитет сословия, если бы остались в рядах. В следующее царствование
дворянство не могло иметь прежнего значения уже потому, что оскудело силами
после катастрофы 14 декабря. Теперь обратимся к краткому обзору следующего
царствования и прежде всего укажем те истинные источники, из которых вытекало
его направление.