§ 79 Положение сословий. Иноземцы в Московском государстве.
Служилые люди жаловались на то, что их поместья находятся в беспорядке:
владеют ими часто
люди, не способные к службе или неимеющие права на поместное владение; крестьяне не
сидят на местах и не работают на помещика, а бродят с места на место и мало
пашут. Правительство заботилось о том, чтобы привести в порядок дворянское
землевладение. Оно разбирало дворян по «статьям»: выбрасывало вон из службы
неспособных и сгоняло их с поместий; исправным увеличивало поместья и давало
денежное жалованье; вдовам и сиротам умерших на службе дворян давало небольшие
участки земли «на прожиток». В конце концов, через 15—20 лет работы, дело
увенчалось успехом и поместное землевладение было более или менее устроено
(1636). Отношения помещиков с крестьянами уладить было труднее, потому что
ничем нельзя было заставить крестьян оставаться в разоренных поместьях и
вотчинах. Они искали мест, где им было лучше, и шли в богатые имения бояр и
монастырей или же убегали в казаки на Дон. Был тогда дан указ, что землевладельцы могут
искать в продолжении не пяти лет (как это было установлено при Борисе Годунове), а десяти и даже
пятнадцати. Но это мало помогало, и
дворяне не переставали просить о бессрочном прикреплении крестьян к их землям
безо всякого права перехода.
Податные люди в городах и областях, как мы знаем (§55), составляли податные
общины, которые сами собирали через выборных земских старост свои подати. При
царе Михаиле, когда подати по необходимости были тяжелы, много тяглых людей, в
особенности в городах, уходило из тягла или старалось так или иначе уменьшить
свою подать. Одним из способов уйти из тягла было «закладничество». Тяглый
человек «закладывался» за какого-либо «беломестца», то есть вступал в
зависимость от такого землевладельца (боярина, монастыря), который вовсе не
платил податей со своих владений. Тяглец или продавал, или отдавал в залог
свой двор боярскому или монастырскому приказчику и тем его «обелял», а затем и
сам становился боярским или монастырским человеком, «закладчиком», и продолжал
жить на своем дворе, но уже не считался членом общины и не платил со своим
«миром» никаких государевых податей. Закладничество было страшным злом для
тяглых общин, потому что отнимало у них земли и плательщиков. Чем больше
уходило из общины людей, тем труднее было прочим тянуть тягло, и оставшиеся
горько жаловались на свое разорение, прося государя прекратить закладничество.
Но это было нелегко, так как закладчики умели соблюдать законы и
прибегали к разным тонким уловкам. Поэтому при царе Михаиле с закладчиками
ничего поделать не могли. Были и другие способы «избывать» тягла и если не
совсем от него избавляться, то уменьшать его. Так как подать тогда собиралась с
«паханой земли», то стоило лишь уменьшить свою запашку, чтобы платить государству меньше. К сокращению запашки располагали и смуты:
как враги внешние,
так и свои казаки постоянно топтали посевы, жгли и грабили запасы. Крестьяне
поэтому стремились пахать возможно меньше и искали обеспечения в других
промыслах. Правительство терпело от этого прямой убыток, потому что не получало такого
количество хода, на какой рассчитывало по старине. Чтобы выйти из затруднения
и увеличить свои сборы, оно стало назначать подати не с земли, а с двора. Каждый
крестьянский двор должен был уплачивать известную сумму, независимо от того,
какая у него запашка. Дворы же бобыльские, непашенные, платили обыкновенно
половину того оклада, какой назначался на двор крестьянский. Так постепенно
совершалась важная реформа: место поземельной подати заступала подворная.
Нуждаясь постоянно в средствах и не собирая достаточно денег с населения, еще
не оправившегося от бедствий смутного времени московское правительство думало
получить большие выгоды для себя и для народа от торговли с иностранцами в
Архангельске. Чтобы привлечь иностранцев, особенно же англичан, в Белое море,
царь Михаил дал им большие льготы (1614): англичане совсем беспошлинно, а
голландцы с малою пошлиною могли торговать не только в самом Архангельске, но
и в прочих городах Московского государства. Торговля от этого действительно
оживилась; в государстве появилось много иностранной серебряной монеты (именно
среднеевропейских талеров, которые назывались «ефимками» и ходили по полтине).
Но все выгоды от этой торговли оказались на стороне иностранцев: они забрали в
свои руки внутреннюю московскую торговлю и так затеснили русских купцов, что
те не переставали горько жаловаться и просить о том, чтобы иностранцев удалили
из государства. Однако государь не мог удовлетворить таких просьб.
Необходимость заставляла его постоянно прибегать к иноземцам. Вместе с
европейскими купцами в Москву приглашались с Запада всякие знающие люди.
Иностранные офицеры обучали московских людей военному строю и устраивали в
Москве регулярное войско, целые полки «солдат», «драгун» и «рейтар»: войны
смутного времени показали необходимость такого войска. Иностранные техники
пытались искать в разных частях Московского государства золото и серебро, медь
и железо. Они устраивали даже заводы для обработки найденных железных руд;
таковы заводы, оружейные и литейные, Виниуса и Марселиса в Туле. Иностранные
доктора лечили царскую семью и московскую знать и завели в Москве первую
казенную аптеку. Иностранные мастера всякого дела призывались в Москву ко
двору на хорошее жалованье; от имени государя в Москву приглашали даже ученого
астронома и географа .голштинца Олеария, говоря, что в Москве и «такие люди
надобны». Словом, после тяжелых уроков смутной эпохи москвичи поняли
необходимость практических заимствований с запада и невыгоды прежней
обособленности и отчуждения от иноземной культуры. В конце царствования Михаила в Москве, в
подмосковной
немецкой слободе, жило уже до 1 тыс. протестантских
семейств из разных
европейских стран. (С католиками москвичи боялись иметь дело из-за острой
религиозной розни.) При таких условиях для царя Михаила было трудно решиться
отнять торговые привилегия у англичан и голландцев.