Раскол народа в годы гражданской войны не сводился к разделению по разные стороны баррикад царских офицеров, буржуазии, казачества, кулаков и соответственно - солдат, рабочих, крестьян и батраков. Хотя война и отражала остроту реальных социально-классовых конфликтов, раскол не ограничивался ими. был глубже и болезненней, разделяя целые классы и общественные группы на враждебные друг другу части. Немало людей подобно шолоховскому Григорию из "Тихого Дона" металось от одного воюющего полюса к другому.
   После октября 1917 года, провозгласив себя носителями пролетарской 
революции. большевики естественным образом рассчитывали на поддержку рабочего класса. Из его среды подбирались кадры в государственные учреждения, в продотряды, в ЧК, в отряды Красной гвардии. Предполагалось, что рабочие без тени сомнения поддержат все начинания партии, провозгласившей себя пролетарской. Однако факты не дают оснований говорить о поголовной поддержке красных со стороны рабочих. Исследователь С.И. Константинов приводит данные о том, что в армии Колчака воевали целые дивизии из рабочих Воткинска и Ижевска, Он же указывает, что антибольшевистские заводские восстания летом 1918 года буквально сотрясали Урал - ими были охвачены Полевской. Нижний Тагил, Невьянск, Бакал, Сатка, Ирбит, Златоуст, Шадринск, Пермь и др. В Невьянске, к примеру, рабочие сформировали боевую дружину. насчитывавшую до 5 тыс. человек. В отчете ЦК партии Сталин и Дзержинский констатировали всплошную контрреволюционность населения Пермской и Вятской губерний. Политика военного коммунизма вызывала неоднократные забастовки рабочих Питера. Москвы, других городов России. 
     Яркой иллюстрацией тяжести и глубины общественного раскола явилась ситуация в сфере офицерства бывшей российской армии: против большевиков с оружием в руках выступило только 40 проц. бывших генералов и офицеров. Примерно 30 проц. предпочло не участвовать в войне, считая для себя недопустимым проливать кровь соотечественников, каких бы взглядов они не придерживались. Около 30 проц. офицеров вступило в Красную армию. При этом качественный состав офицерства, оказавшегося и у белых, и у красных почти не отличался: за годы первой мировой войны офицерский корпус обновился на 7/8, и прежде всего за счет крестьян, разночинцев, интеллигенции. У подавляющего большинства белых офицеров при выборе политической позиции классово-имущественные мотивы не могли играть решающей роли - многое определяли нравственно-психологические побуждения. Раскол прошелся по офицерским семьям - к примеру, штаб Фрунзе возглавлял генерал Николай Семенович Махров, а штаб Врангеля - его брат Петр Семенович Махров; в штабе Тухачевского работал генерал Николай Владимирович Соллогуб, a в штабе Пилсудского - его двоюродный брат Владимир Александрович Соллогуб. И такие примеры были не единичными. 
    Гражданская война вызвала грандиозный раскол многомиллионного российского крестьянства. Современный исследователь Т. Осипова говорит о белой армии как на 77 проц. состоявшей из крестьян. Интересно, что эту же самую цифру  называет П. Голуб, но применительно к доле крестьян а Красной армии.
   Многие крестьяне, будучи подвержены психологии общинного локализма, не хотели воевать ни за красных, ни за белых. Возникали крестьянские повстанческие армии, известные как "зеленые" (название отражало их преимущественно локальную дислокации). Крестьянские армии были силой - самой многочисленной и самой неорганизованной, лишенной четкой стратегии и координации между формированиями. 
   Говоря о крестьянстве, нужно учитывать определенное влияние географического фактора. К примеру. Центральная Россия - несмотря на трудности мобилизации, как и везде (уклонение от нее во Владимирской и Курской губерниях достигало 90 7.) - все-таки дала Красной Армии во второй половине 1918 года почти 600 тыс. человек. Здесь сказались исторически обусловленные различия между крестьянством разных регионов: октябрьские лозунги большевиков о "черном переделе" наибольший резонанс нашли именно в Центральной России, а на Севере и в районах восточнее Волги, никогда не знавших помещичьего землевладения, эти лозунги были не только малоактуальными, но и напрямую угрожали крестьянам, имевших в результате столыпинских реформ собственную землю.
        В 1918 году раскололось само крестьянское сознание. Неискушенному в теоретических премудростях крестьянину трудно было "расшифровать" подоплеку происходящих событий. В ходе крестьянских восстаний часто звучали лозунги: "За большевиков. но против коммунистов". Зная, что большевики дали мир, землю, Советскую власть" крестьяне не понимали" как эти люди могли проявить к ним открытую враждебность, насаждая коммуны и силой изымая хлеб.
   Массовому сознанию нелегко было "переварить" многочисленные противоречия того времени. Это становилось удобной почвой для идеологических спекуляций. Большевистский агитационно-пропагандистский аппарат, имея средства и полномочия, будучи мощным, гибким и наступательным, обеспечивал красным преимущества перед их противниками. Известную привлекательность имели лозунги классовой борьбы, что особо сказывалось на фоне резкого падения уровня жизни населения. Идея социализма к моменту происходивших событий не были новыми для России. С ними крестьян старались познакомить еще народники, а затем - эсеры. Мысли о социальной справедливости не могли  не найти благоприятного отклика среди крестьянства, веками связанного с общинным и православным мироощущением. Не были чем-то новым для крестьян лозунги приоритета общественных интересов над личными. В сознании крестьян идеи равенства и справедливости ассоциировались с "прорывом в другой мир", с "царством Божиим на земле". Подавляющее большинство населения страны не разбиралось ни в нюансах и деталях политической борьбы в столицах, ни в сути теоретических споров между большевиками, меньшевиками, эсерами и анархистами. О крайней суженности идеи социализма в большевистских схемах из простых людей мало кто догадывался. 
    Традиции русского православия несли заряд антистяжательства, трудовой морали. Христианский постулат: "легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому попасть в рай" - легко можно увязать с классовыми лозунгами большевиков. Хотя большевики были "воинствующими материалистами", их агитационный аппарат "не стеснялся" обращаться к христианским мотивам. И. Бунин в "Окаянных днях" приводит выдержку из воззвания Одесского военревсовета, где революционные призывы "освящаются" именем Христа, "который... будучи Спаситель, восстал против богачей". Да и использование атеистической пропаганды не могло с ходу разрушить религиозность русского сознания народа, она по-прежнему выступала как форма, в которую лишь вливалось новое содержание, и благоприятствовала тому, что многими коммунизм стал восприниматься как новое вероисповедание (хотя подавляющее большинство населения в то время не намерено было рвать с православной верой).
     Лозунги классовой борьбы привлекали не только идейных сторонников, но и тех, кто механически воспринимал противопоставление "свои - чужие" стремясь попасть в категорию "своих", близких к властям, т.е. "избранных", наделенных особыми правами. Мотивы "избранничества" усиленно внушались рабочим, бедноте. Рефрен того времени "Кто был ничем, тот станет всем" отражал притягательность потрясений и для представителей социального дна, в том числе - криминально - люмпенских элементов. 
     Немало было и таких, особенно в молодежной среде, кто увлекался новизной и глобальным, всепланетарным размахом лозунгов о мировой революции, проникаясь романтикой особой революционной миссии. Большевикам отдавали симпатии элементы, отразившие понятие "свобода" как отказ от традиционных моральных норм и с энтузиазмом воспринявшие лозунг "Грабь награбленное". В то же самое время - как ни парадоксально - в глазах части населения большевики представлялись силой, способной восстановить стабильную государственность, а власть воспринималась как вполне легитимная (законная). Напор в борьбе за власть трактовался как свидетельство особой исторической роли, а сами большевики казались носителями некой истины. Этому способствовала полная дискредитация прежних форм государственной власти, вызванная отречением монарха, провалом либеральных начинаний Временного правительства, общенациональным кризисом накануне октября 1917 года. 
     Укреплению большевиков способствовала не только конформистская инерция многих граждан. В большевистском лагере оказалось и немало патриотически настроенных людей. Когда в ход российских событий вмешались иностранные державы, это привело к подъему патриотических настроений в стране - в частности, не последнюю роль сыграло в привлечении в Красную Армии офицеров царской армии: складывалась ситуация, когда нельзя было защищать независимость страны, не защищая большевистскую власть. Лозунг большевиков "Социалистическое отечество в опасности" нашел отклик у многих россиян (из простых людей мало кто догадывался, что марксизм вообще отрицал национальную государственность и само понятие "Отечество" как категории "чисто буржуазные"). Большевистская пропаганда представляла белое движение как марионеточное в руках Антанты, тем самым нанося урон его социальной базе. Если в период подписания Брестского мира большевики в глазах патриотически настроенных людей были виновниками национального унижения, то после вступления на российскую земли англичан, японцев, американцев призыв большевиков к борьбе с интервентами сразу же поднял их в общественном мнении. Во многих местах, организовывая партизанское движение против иностранных войск, большевики делали ставку на зажиточные села. Затем, после окончания боевых действий против интервентов партизанские формирования становились базой для регулярных подразделений, где большевики продолжали задавать тон. Иностранное вмешательство ставило защиту независимости на первый план в Сибири и на Севере, на Дальнем Востоке. Позднее по поводу событий аналогичного плана Ленин писал: "...Война с Польшей пробудила патриотические чувства даже среди мелкобуржуазных элементов, вовсе не пролетарских, вовсе не сочувствующих коммунизму...". 

сс. 124 - 129